К добру или к худу?
Невмоготу было – больно, неловко, унизительно. Месяц прошел с того момента, как Драгомир покинул купеческий дом, и весь этот месяц он ходил сам не свой, плохо спал, истаял как свечка – пропадал молодец, а последнюю неделю и вовсе запил, не в силах терпеть тоску. Чародей осушил остатки вина, до капли сливая все из кувшина, и горько нахмурился, утирая пот со лба. Пришло долгожданное лето и вступило в свои права так быстро, что марево от жары каждый день колыхало воздух. Даже сейчас, после захода солнца, нестерпимая духота заполняла все сущее, вымокшая рубаха липла к телу, но даже при таком раскладе хмель никак не хотел бить в голову – надо идти за добавкой. Драгомир обошел печь кругом, и все же цепляясь за поручни, стал спускаться в подвал по крутой винтовой лестнице. Блаженная прохлада обдала кожу, камень, коим были выложены стены, будто хранил в себе холод круглый год. На столе, который чужестранные книжники наверняка назвали бы мудреным словом «алхимический», приветливо подрагивали свечи, но колдун не мог думать о делах – сейчас его заботила лишь бочка с пойлом, которая до того целый год стояла без дела, подаренная в свое время щедрым нанимателем. В тот день Драгомир не оценил своеобразную надбавку, знал бы он, бедолага, как кстати она нынче придется. Голова закружилась от того, что перегретое тело резко погрузилось в прохладную темень, стало ломить затылок. Колдун ненадолго задержался на последней ступени и потер глаза, не выпуская из рук заветной крынки. Не успел чародей шагнуть на земляной пол, как вдруг задрожало пламя свечей на верхней полке с ретортами – ай недобрый знак. Невесть откуда налетевший сквозняк всколыхнул остальные янтарные язычки и в какой-то момент все разом угасло. Колдун лишь чертыхнулся и по щелчку пальцев попытался вновь зажечь огонь – не поддается, зараза, будто в одночасье отсырели все фитили. Еще один тревожный пасс, второй, третий: хмель и горе заливали как паводок сознание Драгомира, и он еще не чувствовал присутствия за своей спиной. Во мраке голова закружилась пуще прежнего, застучало в висках, и от резкой боли колдун неловко выпустил глиняный сосуд, который с глухим ударом упал оземь, но не разбился, а покатился куда-то вдаль, словно его тянула в угол неведомая сила. Откуда ни возьмись на стене обозначился круг света, Драгомира начало мутить от неестественности зрелища, ведь у света того не было истоков. А спустя несколько мгновений белесое пятно укрыла вытянутая изломанная тень, которая постепенно сжималась и обретала более четкие формы, как если бы ее хозяин приближался к факелу или свече. Существо было маленьким и быстрым, ростом до бедра взрослому мужчине, оно, казалось, сошло со стены в немыслимом простому человеку движении и со злобой расколотило крынку, прибившуюся к его стопам. Колдун свел соболиные брови и повесил голову, опустив широкие плечи, однако его ноги, расставленные чуть шире плеч, говорили о том, что внутри закипала злоба. В оглушительной тишине раздался очередной щелчок, теперь было можно, и пламя снова зарделось, как прежде озарив подвал дрожащим теплым светом. В углу, на бочке, сидел косматый маленький старикашка, решительно не сожалевший об учиненном им беспорядке. Он со злобой поглядывал горящими глазками на Драгомира, почесывая всклокоченную седую бороду. -Да что ж ты творишь, дурень! Где это видано? Скотина с голоду мрет, жердяй тебе долго косить траву не будет, корову ему проще сожрать, с него станется. -А пусть только попробует, и ты, хозяюшко, лучше не зли меня. -Что ж за напасть на нас свалилась, никогда прежде глаза себе не заливал, прекращай кому говорю, накануне Марицына дня в чаще неспокойно… -Отойди, я третий раз предупреждать не буду. -Ты мне угрожать удумал, негодник!? Да ежели б не я, сожрали б тебя твари лесные, а то и те, которые в халупе этой живут – домовой был мудрый и быстро понял, что без толку сейчас взывать к спящей совести Драгомира – Шут с тобой, давай иначе. Если скажу, что краса златовласая в ближнем селе объявилась? -Нет мне сейчас дела до женщин. Процедил сквозь зубы колдун, изо всех сил стараясь не погружаться в тяжкие думы о своем несчастье. -Хорошо. А коли добавлю, что ехала она из Заосередья сюда, в Алый сад, остановилась в доме своей вдовой родственницы, везла с собой пару тюков заморского шелка… - старичок спрыгнул с бочки и снизу вверх посмотрел в васильковые глаза колдуна – Бороду на отсечение даю, Радмила к тебе приехала, я как чуял! -Брешешь, старый! Нет до меня дела купеческой дочери, куда уж ей водиться с безродным псом. -Дать бы тебе по губам за наглость, ох и получишь ты у меня на орехи, как только верну тебя в чувства. Проспись, а утром приведи себя и дом в достойный вид, я со стыда сгорю так принимать дорогую гостью. Помогу чем смогу, но тогда придется полынь из углов повынимать, а это только под твоим надзором, за околицей бродит что-то и оно не должно войти. -Издеваешься надо мной? Не корми надеждами… так бы сразу и сказал. Протрезвею и разберусь с незваными гостями. Кто хоть? -Если б знать… их много, Драгомир, я от страха не вышепчу имя того, кого подозреваю в ночных визитах. Давай утром поговорим? Помнишь же, нельзя кликать. И про панночку я не врал, помяни мое слово, я ведь счастья тебе хочу, нам бы дом – полную чашу, да мы бы с тобой нашли силы прогнать всех, кто мешается. -Прости меня, старче. -Полно, утро вечера мудренее, тем более, завтра праздник. Нехотя колдун поплелся на второй этаж, а понурый домовой, хватаясь за больную поясницу, взялся за веник и принялся убирать глиняные осколки. Привык он к своему спесивому другу, да и растерзали б их в клочья, спалили бы терем, коли не страшная мощь чародея. Сон не шел, дурная голова все не давала покоя. Мысли о том, что быть может Радмила сейчас совсем рядом, всего в паре верст, заставляла сердце биться чаще. Драгомир вертелся в постели, со злостью кидая на пол подушки и простыни, от которых становилось нестерпимо жарко, хотелось сорваться в ночь, искать ее, а обретя забрать с собою даже против воли, на плече унести в непроглядный мрак, чтобы позабыла дорогу домой. «Голубушка, где ты, ответь…», вопрошал он, погружаясь в тревожную некрепкую дрему. Утро выдалось жарким, солнечным. Колдун искупался в студеном ручье, выбрился, надел лучшую рубаху, будто и впрямь уверенно ожидал кого-то. Вместе с домовым они, как смогли, вычистили закутки ветхого странного дома, где разве сами владельцы могли бродить, не плутая. -Хозяюшко, скажи, ты меня хотел образумить, иль взаправду приехала незнакомка? -Разве я стал бы тебя так дразнить? – причитал старик, оседлав щетку, что сама мыла пол, пока чародей одним лишь взглядом заставлял тряпки с песком отчищать крынки – Вижу как ты страдаешь по ней, ох и задал бы жару безмозглым купцам, коли мог бы отсюда уйти! Все о золоте думают, а если б не ты – померла бы панночка, и некого было в тереме от счастья запирать. -Какое уж из меня счастье… прав Олег, я не пара Радмиле. На белых ножках ее каблучки, спит красавица в глади чистых пуховых перин, кутается в расписные платки. Разве можно ей в эту грязь и бедность? -И потому она покинула отчий дом, ринувшись за тобой? -Если так, то я сердце из груди вырву, чтобы ее обогреть. Их пылкий разговор прервал стук в окно, колдун обернулся и вздрогнул – уж год прошел, а он все никак не мог привыкнуть к иссушенной коричневой роже жердяя, что без труда доставал до второго этажа, конечно ежели вытягивался во весь рост. -Опять ты, песья морда, что мешаешься!? Я тебя накормил, а ты шатаешься все утро, хлев не вычищен, трава не скошена. Существо с мертвенно мрачной шершавой кожей постаралось выразить беспокойство на плоском, не обладавшем чертами лице, хмуря складки, что были вместо бровей. Оно застучало теперь двумя кулаками сразу, что казались пудовыми гирями на тощих, похожих на палки, запястьях. -Нехорошо это, соколик. Беги проверяй, что наш молчун заметил. Нехотя, но все же спешно, Драгомир отправился к выходу, у крыльца его уже ждал жердяй, привычно