вая всклокоченную седую бороду. -Да что ж ты творишь, дурень! Где это видано? Скотина с голоду мрет, жердяй тебе долго косить траву не будет, корову ему проще сожрать, с него станется. -А пусть только попробует, и ты, хозяюшко, лучше не зли меня. -Что ж за напасть на нас свалилась, никогда прежде глаза себе не заливал, прекращай кому говорю, накануне Марицына дня в чаще неспокойно… -Отойди, я третий раз предупреждать не буду. -Ты мне угрожать удумал, негодник!? Да ежели б не я, сожрали б тебя твари лесные, а то и те, которые в халупе этой живут – домовой был мудрый и быстро понял, что без толку сейчас взывать к спящей совести Драгомира – Шут с тобой, давай иначе. Если скажу, что краса златовласая в ближнем селе объявилась? -Нет мне сейчас дела до женщин. Процедил сквозь зубы колдун, изо всех сил стараясь не погружаться в тяжкие думы о своем несчастье. -Хорошо. А коли добавлю, что ехала она из Заосередья сюда, в Алый сад, остановилась в доме своей вдовой родственницы, везла с собой пару тюков заморского шелка… - старичок спрыгнул с бочки и снизу вверх посмотрел в васильковые глаза колдуна – Бороду на отсечение даю, Радмила к тебе приехала, я как чуял! -Брешешь, старый! Нет до меня дела купеческой дочери, куда уж ей водиться с безродным псом. -Дать бы тебе по губам за наглость, ох и получишь ты у меня на орехи, как только верну тебя в чувства. Проспись, а утром приведи себя и дом в достойный вид, я со стыда сгорю так принимать дорогую гостью. Помогу чем смогу, но тогда придется полынь из углов повынимать, а это только под твоим надзором, за околицей бродит что-то и оно не должно войти. -Издеваешься надо мной? Не корми надеждами… так бы сразу и сказал. Протрезвею и разберусь с незваными гостями. Кто хоть? -Если б знать… их много, Драгомир, я от страха не вышепчу имя того, кого подозреваю в ночных визитах. Давай утром поговорим? Помнишь же, нельзя кликать. И про панночку я не врал, помяни мое слово, я ведь счастья тебе хочу, нам бы дом – полную чашу, да мы бы с тобой нашли силы прогнать всех, кто мешается. -Прости меня, старче. -Полно, утро вечера мудренее, тем более, завтра праздник. Нехотя колдун поплелся на второй этаж, а понурый домовой, хватаясь за больную поясницу, взялся за веник и принялся убирать глиняные осколки. Привык он к своему спесивому другу, да и растерзали б их в клочья, спалили бы терем, коли не страшная мощь чародея. Сон не шел, дурная голова все не давала покоя. Мысли о том, что быть может Радмила сейчас совсем рядом, всего в паре верст, заставляла сердце биться чаще. Драгомир вертелся в постели, со злостью кидая на пол подушки и простыни, от которых становилось нестерпимо жарко, хотелось сорваться в ночь, искать ее, а обретя забрать с собою даже против воли, на плече унести в непроглядный мрак, чтобы позабыла дорогу домой. «Голубушка, где ты, ответь…», вопрошал он, погружаясь в тревожную некрепкую дрему. Утро выдалось жарким, солнечным. Колдун искупался в студеном ручье, выбрился, надел лучшую рубаху, будто и впрямь уверенно ожидал кого-то. Вместе с домовым они, как смогли, вычистили закутки ветхого странного дома, где разве сами владельцы могли бродить, не плутая. -Хозяюшко, скажи, ты меня хотел образумить, иль взаправду приехала незнакомка? -Разве я стал бы тебя так дразнить? – причитал старик, оседлав щетку, что сама мыла пол, пока чародей одним лишь взглядом заставлял тряпки с песком отчищать крынки – Вижу как ты страдаешь по ней, ох и задал бы жару безмозглым купцам, коли мог бы отсюда уйти! Все о золоте думают, а если б не ты – померла бы панночка, и некого было в тереме от счастья запирать. -Какое уж из меня счастье… прав Олег, я не пара Радмиле. На белых ножках ее каблучки, спит красавица в глади чистых пуховых перин, кутается в расписные платки. Разве можно ей в эту грязь и бедность? -И потому она покинула отчий дом, ринувшись за тобой? -Если так, то я сердце из груди вырву, чтобы ее обогреть. Их пылкий разговор прервал стук в окно, колдун обернулся и вздрогнул – уж год прошел, а он все никак не мог привыкнуть к иссушенной коричневой роже жердяя, что без труда доставал до второго этажа, конечно ежели вытягивался во весь рост. -Опять ты, песья морда, что мешаешься!? Я тебя накормил, а ты шатаешься все утро, хлев не вычищен, трава не скошена. Существо с мертвенно мрачной шершавой кожей постаралось выразить беспокойство на плоском, не обладавшем чертами лице, хмуря складки, что были вместо бровей. Оно застучало теперь двумя кулаками сразу, что казались пудовыми гирями на тощих, похожих на палки, запястьях. -Нехорошо это, соколик. Беги проверяй, что наш молчун заметил. Нехотя, но все же спешно, Драгомир отправился к выходу, у крыльца его уже ждал жердяй, привычно сгорбившийся и теперь имевший всего сажень в высоту. Он трусливо захотел просочиться в дом, но прекратил свои попытки, когда колдун бесцеремонно пихнул его в бедро сапогом. -Чего тебе насчет хаты говорено!? Существо указало костлявым пальцем в сторону леса… откуда на них, греясь под раскаленными солнечным лучами, взирал незваный гость с головой козла. Горизонтальные зрачки его желтых глаз смотрели пресно, без эмоций. Колдун ощутил, как от страха кровь ударила в виски – к ним заглянуло мерзкое, опасное чудище, хуже которого только тот, кому он по ночам нашептывает имена обречённых. Морда не выражала эмоций, но отчего-то казалось, что козёл улыбался, в какой-то момент он повел рукой в приветственном жесте. На то Драгомир ответил неласково, плавно провернув кисти рук, он призвал на ладони две небольших огненных сферы, и, одолевая ужас, шагнул на врага, пропуская трусливого жердяя в дом – хоть и мерзкая с виду тварь, а терять не охота, добрый он, на самом-то деле. Козел не шелохнулся, подпуская к себе чародея, он пытливо повернул рогатую голову набок. От плаща, которым было укутано его массивное тело, несло сырой землей. Драгомир свел брови, и распаляя сильнее огонь на ладонях прошипел: -Изыди. Чудовище не спешило сдвигаться с места, но затем повело плечами в полном недоумения жесте, развернулось и поплелось в сторону чащи. Колдун было подумал, что их схватка откладывается, но к счастью вовремя заметил – в серой потрескавшейся руке рогатого болтался голубой шнурок, тот самый, что был примотан к язычку колокольчика, висевшего у калитки. Чуть не упустил проклятого гонца с личной вещью – ох и худо это закончилось бы. Чародей бросился со всех ног за незваным гостем, бежал что есть сил, а тот непрестанно удалялся, внешне казалось, что уродец шел спокойно и распаленный рассудок не желал сознавать – как же удается козломордому так лихо ускользать. Драгомир не отставал, хоть было и вовсе не по себе, колдун четко знал, что если чудище скроется с этим жалким шнурком, то ОН несомненно придет по запаху. Силы были на исходе, раскаленный воздух мешал дышать, хлесткие ветки били по лицу, а залетный все не замедлялся, оставалось только рискнуть и попробовать остановить негодяя. Чародей встал как вкопанный, подал туловище вперед и резко выставил руки перед собой, отчего сама земля задрожала, и ее грязные комья вперемешку с вырытыми валунами, создали настоящий вал. Человек с козлиной головой остановился, вряд ли он был не в состоянии преодолеть преграду, скорее его возмутила наглость молодого колдуна. Существо развернулось и махнуло рукавом, отчего вместе с запахом гнили в воздух поднялась волна белесого дымка, чьи осязаемые колкие частицы засверкали на струящемся сквозь кроны солнце подобно драгоценным камням. Это марево каким-то дивным образом сбило Драгомира с ног, он потерял баланс, а заодно и сосредоточение, а посему больше не мог колдовать, покуда не соберет силы на кончиках пальцев. Тем временем уродец развернулся и настиг его так быстро, что сердце ушло в пятки, когда козлиная голова оказалась аккурат возле его лица. Желтые глаза с неровной каемкой пытливо всматривались во врага, спустя пару мгновений оно раскрыло смердящую пасть и внезапно заговорило жутким голосом, который на всю жизнь врезался в память Драгомира. Этот тон был одновременно тихим и громким, низким и высоким, нельзя было точно выразить ни один его признак, но раздайся он еще однажды в лесной чаще – по спине побежал бы холодок. -Худо будет. Существо повторяло эту фразу быстро и монотонно, бессчетное количество раз, пока колдун, не в состоянии опомниться, сидел на земле и не мог оторвать взгляда от существа. -Худо будет. Худо будет. Худо будет. Чародей ощутил, как мир начинает идти кругом, двоилось в глазах, а жар в теле стал совсем нестерпимым, он стал окончательно терять контроль над телом и упал навзничь. Уставившись в небо, он безвольно обмякал, наблюдая за тем, как от него отдаляется мерзкое существо, которое лишь теперь замолчало. Нехорошая тревога дрожала в груди, он ведь мог сгинуть, не дожидаясь ночного гостя, я прямо сейчас, под гнетом вражеского дурмана.