На лице Зирки, сквозь коричневатый загар, проступили пурпурные пятна. Полька быстро мигнула несколько раз своими яркими зелеными глазами, и на ресницах появились слезы.
– Это… Это каждый может прочесть, да? Это открыто выложено в интернет?
– Но, Зирка, это постановление суда, оно публичное, как же иначе? – Заметил Снэп.
– А как же я? – Возразила она. – Теперь все знают, что… Что…
Молодые меганезийцы вновь удивленно переглянулись. Разумеется, у них не было никаких шансов понять состояние европейки с католическим воспитанием, которая обнаружила, что сексуальные действия с ней описаны в общедоступном источнике. Специфический опыт жизни в последние два года не стер в её юниорской психике ортодоксально-христианских штампов «классической» еврокультуры связанных с доктриной о «мерзости» секса вне заданных ритуальных рамок, в особенности – о «мерзости» тех видов секса, которые в еврокультуре называются «проституцией». Обосновавшись здесь, на Киритимати, Зирка надеялась навечно похоронить эту страницу своей жизни (вроде бы, ничто этому не препятствовало, никто здесь не стремился рыться в её прошлом). И вдруг – это публичное постановление…
Для меганезийцев, все выглядело совершенно иначе. Принципиальным было то, что человека лишили свободы и заставили выполнять неприятные для него физические действия. Конкретный вид этих действий (уборка урожая кофе, или работа киркой на залежах гуано, или сексуальное удовлетворение клиентов, или рытье канав) не играл особой роли. Им было не понять особых страданий Зирки из-за именно сексуального характера принуждения, как Зирке было бы не понять переживаний ортодоксального вишнуита, принужденного к работе, которую Творец поручил людям низшей варны.
По-своему интерпретировав причины печали своей новой знакомой, Оюю заявила:
– Хэй, гло, ты зря опасаешься, что марокканцы будут тебе мстить. Тут не Европа, тут Меганезия. По Хартии, если внешняя сила попытается задавить нашего судебного свидетеля, то в ответ будет «autodefenca code rojo». Это объявление войны до полной ликвидации всех участников такой внешней силы. А ты думала, мы зря платим соц-взносы на армию? Ага, щас! Там у нас ребята, что надо!
– Да, я видела ваших военных, – согласилась Зирка, – но…
– Не ваших, а наших, – педантично поправил Снэп. – А что «но»?
– …Но, – продолжила полька. – Это постановление в интернет, оно как клеймо на лбу, которое все видят. Все знают, что и как со мной делали.
– Ага, – согласилась Оюю. – И никто не сможет сказать, что этого сраного капитана расстреляли не за дело. Остальным тоже качественно вклеили, а из старпома вообще сделали пупса-пищалку, если я верно понимаю жизнь.
– Пупса-пищалку? – Переспросила полька.
– Ага. Он что-то знает, и из него будут доить info сто дней, а потом одно из двух.
– А про клеймо я ни фига не врубился, – заметил Снэп.
Зирка зябко передернула плечами и вытерла глаза салфеткой.
– Я боюсь… – она замялась и окинула коротким, но внимательным взглядом своих собеседников, – …Я боюсь, что не смогу объяснить. Это ощущение, оно внутри.
– По ходу, тебе подпортили ауру, – тоном знатока сообщила Оюю. – Как бы, с одной, стороны – магический предрассудок, а с другой… Короче: давай сходим к tahuna?
– Tahuna? Что это?
– Не что, а кто. Это brujo…warlock…
– Колдун, – вздохнула полька. – Нет, я бы не хотела. Жаль, что тут нет священника.