Здесь караван разделился на четыре потока, которые продолжили свой путь. Ещё час пути и перед ними отрылся вид на аккуратную деревню, построенную на взгорке и обнесённую пусть не очень высоким, но капитальным частоколом. Дома занимали согласно проведённой ранее лотереи. Но диковины дома и прилегающего участка Домослава сейчас не так интересовали, как то, какую землю им выделили.
Существовало подспудное чувство страха, что дали им бросовые земли, поэтому вместе с остальными мужиками, взяв старшего сына, которому стукнула уже двенадцатая весна, они отправились в выделенным полям. Земля, которую им выделили, превзошла его ожидания, и это вселяло надежду. Поля были уже распаханы и стояли под паром. Растерев руками жирную землю, понюхав и даже попробовав на язык, он остался доволен.
Домослав уже представлял, как сажает озимые, как всходит первый зеленый росток — это было святое для него. Он вспомнил обычаи предков, о той умиротворённой простой жизни, когда каждый знал своё место, и труд приносил радость. Сопровождающий их воин что-то говорил, но Домослав, занятый осмотром выделенных земель, едва ли слушал. Время посадки озимых приближалось, и ему нужно было ещё очень многое сделать.
Жена домом тоже осталась довольна, тут было предусмотрено если не все, то многое: и теплый хлев для скотины, и птичник, и огород с сараем, и сад. Да и сам дом, построенный из кирпича, больше походил на дом зажиточного купца, а не на простой крестьянский пятистенок, отопление в доме проводилось за счет камина и системы воздушного отопления. Придумано хитро и удобно, да и климат здесь, по уверениям местных, намного мягче, чем на берегах Эльбы.
Смешанные чувства наполнили его сердце: страх перед неизвестностью, но также и надежда на новое начало. Впереди была работа, забота о семье и мир, который нужно было строить заново.
Сечень 1188 года
Херсонес
Ингвард Суровый
Ветеран варяжской стражи Ингвард, знавший и трудные бои, и радость побед, сидел в зимнем саду княжеского замка, оставшись наедине со своими горькими размышлениями. Его жизнь, когда-то наполненная захватывающими приключениями и непередаваемыми ощущениями от битв, сейчас сжалась до серых будней. Тоска грызла его душу, подобно ворону, клюющему падаль.
После того как князь Юрий принял шесть ветеранов из варяжской дружины, о которых он не мог отказаться, он, постепенно изменил структуру охраны. Молодые воины из местных лично преданные князю и огромные половецкие овчарки заняли место тех, кто когда-то сражался плечом к плечу. Для Ингварда, привыкшего к славе и уважению, это было тяжелым ударом. Он и его единомышленники, словно забытые тени, медленно растворились в будничной обыденности.
Тем временем сослуживцы Ингварда находили свое счастье в новых жизнях. Витимир и Роберт, женившись на половчанках, стали оплотом семьи и защищали княгинь с преданностью, которой стоило бы позавидовать. Ульф и Асмунд, узрев воды обучения, посвятили себя новому поколению бойцов, радея о том, чтобы передать навыки владения двуручной секирой. Ингвард, пытался присоединиться к ним, однако быстро осознал, что заниматься обучением этих желторотых юнцов — значит запираться в клетку, куда он не желал возвращаться. Слав подался в пограничную стражу и теперь занимает там немалый пост. Он тоже звал Ингварда к себе, но тот решил, что жесткая дисциплина, которую молодой князь вбивал в своих войсках, ему надоела.
В дымном полумраке своего одиночества он размышлял о времени, когда его имя произносили с уважением и трепетом. Однако впереди маячила неопределенность, и лишь осталась мечта о боевых походах, где собирались настоящие варяги, где каждый из них был частью великого братства. В его душе все еще горел огонь, но он оставался невидимым для окружающего мира, как звезда, затемнённая дневным светом. Ингвард ощущал, как сокращается величие его жизни, и каждый день казался все более обыденным.
Неожиданно его безделье было прервано появлением князя Юрия, который передвигался по поместью без охраны и свиты, что для Ингварда, проведшего более двадцати лет при дворе басилевса, была крайне непривычно.
Князь Юрий остановился напротив Ингварда, его взгляд был незадолго до этого полон решимости, но теперь сочился сомнением.