В дверь раздался негромкий стук. На пороге возник Михаил, его верный секретарь, с подносом, от которого поднимался душистый пар свежезаваренного травяного чая. Рядом, на тонком блюдце, аппетитно поблескивал ломоть свежего хлеба, щедро намазанный янтарным медом. Юрий с благодарностью принял угощение, утоляя голод и жажду, после чего вновь погрузился в чтение отчетов о состоянии дел в сельском хозяйстве. Ибо государство, неспособное прокормить себя, обречено на скорый закат. К счастью, цифры обнадеживали, свидетельствуя о подъеме. Правда, в отличие от промышленности, чисто княжеских хозяйств здесь было немного. Зато процветали смешанные предприятия, где княжеская семья, владея пакетом от десяти до пятидесяти процентов управляющих акций, являлась ключевым акционером, направляющим развитие отрасли.
Отдельной его заботой стал питомник, в котором культивировались как давно растущие в Крыму растения, так и совершено новые для него виды. Хоть основная забота о нём упала на хрупкие плечи его жён, но Юрий неустанно следил за тем как идет селекция и адаптация новых видов растений. Питомник стал сердцем городского парка, который, подобно спруту, протянулся практически через всю столицу. Жены хвалились перед ним и перед друг другом своими достижениями, одних только роз они развели практически под сотню сортов. Плодовые деревья тоже были необыкновенными, по княжеству ходила байка, что ранней весной, когда листьев на дереве еще нет, от одних этих цветов под деревом тень, как на Руси в июле от лип.
Со всех окрестностей стекались люди, чтобы замереть в восхищении перед городским садом, где цвели магнолии, вздымались к небу стройные итальянские кипарисы, плакали вавилонские ивы, величаво возносились лиственницы, завлекали в свои объятия глицинии, а раины тянулись кронами до самых звёзд. Особой заботой окружали съедобные каштаны, лещину и медвежий орех. Последний не только щедро одаривал людей калорийными орешками, приятно разнообразившими рацион, но и поставлял краснодеревщикам драгоценную древесину, пока её везли кораблями с Кавказа, но высаженные рощи указывали на то что недалёк тот день когда в ход пойдет и местное сырьё.
Городской сад стал не просто местом для услады глаз, он являлся живым научным полигоном, где ботаники и садоводы неустанно трудились над акклиматизацией редких и экзотических видов. Здесь, в сердце города, они пытались обмануть природу, и порой им это удавалось, благодаря тщательно продуманной системе теплиц и оранжерей, сложной сети подземного отопления и, конечно же, неукротимой человеческой воле.
Посетители сада, будь то простые горожане или важные гости, чувствовали себя здесь словно в другом мире, оторванными от суеты и забот. Они бродили по извилистым тропинкам, вдыхали ароматы диковинных цветов, слушали пение невиданных птиц и восхищались гармонией, созданной человеком и природой. Дети с восторгом гонялись за бабочками и светлячками, прятались в тени огромных деревьев и пытались разглядеть фей в зарослях роз.
В тенистых аллеях часто можно было встретить ученых, углубившихся в споры о селекции, или художников, пытающихся запечатлеть мимолетную красоту цветущего сада на своих полотнах. Здесь же влюбленные пары назначали свидания, мечтая о будущем под сенью вековых деревьев. Городской сад стал не просто украшением города, он стал его душой, местом, где каждый мог найти утешение, вдохновение и, возможно, немного мудрости. Это был оазис спокойствия и красоты, напоминающий о том, что даже в самом сердце цивилизации всегда есть место для природы.
Апрель, 1188 года
Остров Сардиния
Соленый ветер Сардинии, пропитанный терпким дыханием горных трав, дерзко врывался в распахнутое окно старинной каменной виллы. Франческо Чезаре Казул Гоннарио Комита де Лакон-Гунале, прищурившись, наблюдал, как в лабиринте узких улочек Кальяри, словно тени, мелькали чужие лица в черкесках. Осы. Как они проникли сюда? Никто не знал ответа. Просто однажды, пробудившись на рассвете, сарды увидели: генуэзцев сменили осы – молчаливые, с пронзительно холодными глазами, в которых сквозило недоверие к каждому островитянину. Они расползлись по городу, словно ядовитый плющ, обвили Марину, Стампаче и Вилланову, сосредоточившись в самом сердце Кальяри. В спертом воздухе клубилась невысказанная тревога, предчувствие беды. Старики, сгорбившись, шептали древние пророчества, о нашествиях с востока, о знамениях судьбы. Молодежь, охваченная безумным страхом, бежала прочь, и никто не пытался их остановить. Осы не грабили, не убивали, не проливали кровь. Они просто были. Занимали опустевшие дома, неподвижно вглядывались в морскую даль, разжигали костры, чьи зловещие отблески плясали на стенах по ночам. Странные ритуалы, дикие, чуждые песни эхом прокатывались над островом, повергая в трепет. Не захват, не война, а странное, зловещее присутствие. Присутствие, изменившее саму суть жизни. Присутствие, которое невозможно было объяснить словами, лишь нутром ощутить леденящий ужас.