В самый разгар битвы, когда казалось, что поражение неминуемо, на помощь Калояну пришли берберские племена, давно наблюдавшие за его успехами. Воины пустыни, мчась на своих стремительных конях, обрушились на мамелюков, обратив их в бегство. Эмир был убит в схватке с Калояном, а его голова, насаженная на копье, стала трофеем болгарского воина.
Победа при Шебике укрепила авторитет Калояна среди африканских племен. Со всех концов Северной Африки к нему стекались воины, алчущие славы и добычи под сенью его знамени. Он более не был предводителем разбойничьей шайки, но стал вождем грозной силы, способной не только терзать набегами земли Альмохадов, но и подчинять своей власти города и области. Калоян все меньше внимал указам командующего экспедиционным корпусом, все чаще полагаясь на собственный разум и отвагу. В его сердце зрела дерзкая мечта – о собственном царстве, а быть может, и об империи, и он был уверен, что эта греза непременно воплотится в реальность.
Первым крупным успехом объединенного войска Калояна стало взятие Эль-Уэда, ставшего базой для отрядов Калояна. При этом позволяя контролировать важные торговые пути через Сахару. Весть о победах Калояна разнеслась по всему Магрибу, словно пожар в сухой степи. Берберские племена, доселе враждовавшие между собой, стали тянуться к нему, видя в "Псе Балкан" не только отважного воина, но и мудрого вождя, способного объединить их под своим началом. Калоян умело пользовался этим, заключая союзы и примиряя враждующие стороны, предлагая им общую цель – освобождение от власти Альмохадов. Постепенно Калоян стал собирать под свою руку оазисы и поселения с юга от Атласских гор.
Май, 1188 года
Аль-Ма́лик ан-На́сир Сала́х ад-Дунья ва-д-Дин Абу́-ль-Муза́ффар Ю́суф ибн Айю́б ибн Ша́зи аль-Курди́ известный как Салах ад-Дин аль-Айюби
После сокрушительного поражения Салах ад-Дина в схватке с крестоносцами, Мосул, словно перезрелый плод, пал к ногам Византии. Империя, пробудившись от долгой спячки, алчно воспользовалась даром судьбы: город, словно драгоценный камень, занимал ключевое положение на торговых путях, связывающих Индию, Персию и Средиземноморье. Султан Давлат эль-Акрад с горечью осознавал, что инициатива уплывает сквозь пальцы, подобно песку.
Все новые и новые волны крестоносцев накатывали на Палестину, ведомые жаждой славы и земель. Одряхлевшая Византийская империя, словно восставший из пепла феникс, вдруг воспылала былой мощью, стремясь вернуть утраченные границы времен Юстиниана I. Христианские княжества, оторванные от родных земель, все чаще обращали взоры к басилевсу, видя в нем надежного защитника, в отличие от далекой и медлительной родины, чья помощь могла и вовсе не дойти. С запада прорывались орды огузов кочевников, разоряя мирные земли, топя их в крови и пожарах.
Салах ад-Дин ощущал предчувствие грядущих перемен. Мир затаил дыхание перед надвигающейся бурей, и в этой буре, без крепких союзников, выстоять было равносильно чуду. Султан обратил взор к единоверцам, ища опору в их рядах. Он воззвал к мусульманским правителям, призывая к священной войне против неверных. Но исламский мир, раздробленный на части, изъеденный междоусобицами и личными амбициями, оставался глух к его мольбам. Каждый эмир, каждый султан был поглощен лишь своими владениями, и призрак общего врага казался им далеким и нереальным. Все чаще крамольная мысль закрадывалась в душу султана: Византия могла бы стать неожиданным, но надежным союзником. У них общие враги и переплетающиеся экономические интересы. Басилевс Андроник, конечно, не воин, а скорее искушенный царедворец. Но его сын Мануил был совсем другим человеком. Молодой, энергичный, он горел желанием вернуть Византии былое величие. Салах ад-Дин помнил рассказы о его воинских подвигах, о его храбрости и решительности. Союз с таким человеком мог бы стать залогом успеха.
Он поручил своим дипломатам собрать досье на молодого басилевса. Дипломаты вернулись с обнадеживающими вестями. Мануил действительно разделял опасения Салах ад-Дина относительно усиливающейся угрозы крестоносцев. Он видел в них не только религиозных фанатиков, но и опасных захватчиков, стремящихся подчинить себе земли, некогда принадлежавшие Византии. К тому же, Мануила раздражала агрессивная политика латинских купцов, наводнивших Константинополь и душивших византийскую торговлю. Общие враги и экономические выгоды создавали прочный фундамент для возможного союза.