Май, 1188 года
графством Триполи
Раймунд IV Антиохийский
Когда Византия, подобно фениксу, воспрянула из пепла былого величия и вернула себе земли, некогда утраченные, включая Киликийское армянское царство и большую часть Антиохийского княжества, политический ландшафт преобразился до неузнаваемости. Южная граница империи теперь простиралась за пределы Антиохии, Халеба, Мосула и Мехабада. Большинство населения ликовало, приветствуя возвращение под крыло Византии, но голоса недовольных все же звучали. Византийцы, не мешкая, выдворили смутьянов за пределы империи, в бесхозные земли между Оронтом и Евфратом. Обломки Керманского султаната, и без того раздираемые междоусобной враждой, захлестнула новая волна бедствий – хлынувший с севера поток огузских племен. Война всех против всех, словно взрыв чудовищной силы, расколола султанат изнутри. Огузы, докатившиеся до новообретенных имперских рубежей, встретили решительный отпор и, осознав тщетность усилий, перенаправили свой хищный взор на более легкую добычу.
В хаосе и смятении, вызванном распадом Керманского султаната, предприимчивые личности и небольшие группы искали способы выжить и преуспеть. Образовалось огромное количество полунезависимых княжеств. Среди них выделялись курдские вожди, контролировавшие горные перевалы и стратегически важные территории. Умело лавируя между византийскими интересами и натиском огузов, они укрепляли свою власть, заключали союзы и выжидали момент, чтобы заявить о себе как о самостоятельной силе.
Византия, поглощенная зализыванием ран и укреплением власти на новообретенных землях, выжидала, не спеша вмешиваться в дела мятежных окраин. Имперские стратеги, словно пауки, плели сеть наблюдений, надеясь, что внутренние распри и жажда наживы ослабят потенциальных противников. Но в сердце Константинополя понимали – вечно так продолжаться не может. Рано или поздно придется выбирать стратегию в отношении этих неспокойных земель. И тогда было решено создать вокруг империи пояс лояльных, полунезависимых княжеств – буферную зону, подкрепленную золотом и сталью византийских легионов.
Чаша сия не миновала и католические княжества. Император Мануил протянул руку помощи Раймунду, требуя взамен лишь верности. Для последнего это было выгодной сделкой: западные короли были далеки, а крестоносцы несли больше проблем, чем пользы. Опираясь на византийских наемников, Раймунд присоединил к своим владениям Бальбек, Дамаск, Эмесу (Холмс), Эпифанию (Хама) и южные земли Антиохийского княжества.
Но мир в семье Раймунда был далек от идиллии. Тяжелая тень старой вражды, словно саван, окутывала его правление. Память об отце, томившемся в киликийском плену и бесследно сгинувшем, отравляла каждый день. Младший брат, Боэмунд, обуреваемый неуемным честолюбием и несогласный с политикой Раймунда, покинул отчий дом, словно птица, выпущенная из клетки, и устремился в Иерусалимское королевство, где жадно искал свою удачу. Там его воинская доблесть, словно яркий факел, сразу привлекла внимание вдовствующей королевы Сибиллы. Получив под свое командование отряд наемников, он с головой окунулся в пучину стычек с мусульманскими гарнизонами, грабил караваны, словно хищный зверь, и ковал себе состояние. Но алчность его планов простиралась гораздо дальше – он грезил о собственном уделе, о славе и богатстве, таких ослепительных, что они затмили бы достижения его старшего брата, словно солнце – луну. И свое дерзкое восхождение он решил начать с удачного брака, положив глаз на юную Маргариту Ибелин.
В то время как Раймунд, уверенно опираясь на византийскую длань, неустанно крепил свою власть, его земли преображались. Новые крепости, словно каменные стражи, вырастали из земли, а старые стены, утолщаясь, становились неприступными. Князь привечал переселенцев, щедро распахнув двери не только для европейцев, но и для жителей дальних краев. Вместе с ними в княжество проникало и учение о едином боге, к которому Раймунд, движимый политическим чутьем, относился весьма благосклонно. И дело было не столько в дозволенности многоженства, сколь в возможности приглушить остроту религиозных распрей, нависших над его землями. Расцвет торговли не заставил себя долго ждать. Купцы, привлеченные безопасностью дорог и стабильностью законов, стекались в княжество, наполняя казну звонкой монетой. Ярмарки, шумные и многолюдные, становились местом встречи Востока и Запада, где диковинные товары менялись на привычные европейские. Раймунд, наблюдая за этим бурным ростом, понимал, что процветание его земель – лучшая гарантия его власти.