Июнь, 1188 года
Крепость Рось
На крепостной стене, словно вросший в камень, стоял воевода Ольстин, и взгляд его, исполненный горечи и предчувствия, провожал скользящие по бескрайней волжской глади варяжские драккары. В душе рождалось странное, щемящее дежавю – словно видел он это уже не раз: все так же стоял на этой стене, и так же мимо проплывали хищные корабли, вестники беды.
Рядом, подобно безмолвной тени, застыл Труан Молчаливый, три дня назад приставший к росской пристани с пятью потрепанными ладьями. Именно он, словно зловещая птица, принес весть о возвращении викингов. Ольстин, по грешному помыслу, сперва заподозрил в гостях лазутчиков, но, приглядевшись, успокоился – опытных воинов среди них едва ли наберется на пальцы одной руки. И все же, воевода не спускал глаз с новоприбывших, чуя недоброе. Флотилия, рассекая волжскую гладь, бодро устремлялась вверх по течению, не выказывая ни малейшего намерения причалить к берегу.
– В Городец гонец отправлен, – прошептал сотник Захар, возникнув словно из ниоткуда, как всегда, незаметно. – Хотя им сейчас не до набегов, лишь бы своё добро уберечь. Вон, поглядите, как глубоко струги в воде сидят.
– Ты лучше за булгарами присматривай, – недовольно проворчал Ольстин Олексич, чью душу тяготил юношеский задор окружающих. – Они ведь силу копили, чтобы варягов перехватить. Как бы нам от них не досталось.
– Да какой там! Четыре дня назад попытались они караван у Сундовита захватить, да зубы обломали. Варяги не только их струги в полон взяли, но и на берег сошли, город огню предали.
– Хм, значит, самое время вниз по Волге двигаться, – задумчиво произнёс воевода. – Жаль, Сундовит нам пока не удержать, силёнок маловато. Но вот крепостцу у Земляничной поляны заложить – самое то. Стены готовы, осталось лишь собрать. Возьмёшься? – обратился он к Труану. – Можешь из своих взять любого, кто пожелает, да и сотню воинов в придачу дам. Место бойкое, заодно прикроешь деревни и хутора, что далеко от Роси расползлись.
– А почему бы и нет? – ответил Труан, недолго раздумывая над неожиданным предложением. – Только чур, за постройкой самолично наблюдать буду.
– Вот это по-нашему! – обрадовался воевода и закрепил договор крепким рукопожатием.
Труан Молчаливый явил себя мужем деятельным. Едва заря окрасила горизонт, сотня росских воинов и дружина Труана, сгрузив на ладьи инструмент и провиант, отчалили от росской пристани. Вслед за ними, словно вереница гусей, потянулись плоты, груженные бревнами – будущими стенами новой твердыни, и работниками, которым предстояло воплотить ее в жизнь. Место под крепость было изыскано давно, вычищено от поросли и ждало лишь своего часа. Местные жители, что россы, что мордва, лишь с ликованием встретили весть о возведении постоянной защиты и обещали посильную помощь. Не все из свиты Труана жаждали воинской славы; многие мечтали о мирном труде, но все, как один, изъявили желание разделить с ним новую судьбу. Сам Труан, облаченный в простую льняную рубаху, стянутую кожаным ремнем, стоял на носу ладьи, вперив взор в даль. Казалось, он уже вкушал сладость новой жизни, предвкушал грядущие возможности и грядущие испытания.
Ольстин долго провожал взглядом уплывающие ладьи, пока они не растворились за излучиной реки. В душе его бились два крыла – надежда и тревога. Он лелеял надежду, что новая крепость станет надежным щитом для окрестных земель, а Труан окажется верным союзником, а не притаившимся волком в овечьей шкуре. Но тревога, словно змея, обвивала сердце – слишком уж загадочной была эта фигура, возникшая из ниоткуда и предложившая свои услуги в столь смутное время. "Время рассудит," – промолвил Ольстин, поворачиваясь спиной к седым водам Волги. Дел в Роси было невпроворот. Нужно готовиться к суровой зиме, укреплять стены, обучать новобранцев и держать ухо востро с булгарами, что, словно раненый зверь, зализывали свои раны, готовясь к новой кровавой схватке. Воеводе предстояло доказать, что он достоин той высокой чести и доверия, что оказал ему князь.