Князь слушал, не перебивая, лишь изредка кивая в знак понимания. Слова Теодора лились ровным потоком, рисуя картину процветающего княжества. Но за внешней благостью скрывались и тени, которые не могли ускользнуть от его наметанного взгляда.
- Хорошо, Теодор, — произнес князь, когда докладчик замолк.
- Но что с настроениями в народе? Доходят ли до них плоды этого процветания? Ведь богатая казна мало что значит, если подданные голодают и ропщут.
В разговор вступила Цахис:
- Князь, народ доволен. После набега многие семьи получили помощь, поля засеяны, амбары полны. Торговцы охотно скупают излишки, цены растут, что радует крестьян. Однако, поговаривают, что некоторые купцы, почуяв наживу, скупают зерно у крестьян за бесценок, а затем перепродают его втридорога. Эти слухи вызывают недовольство, если им не положить конец, оно может перерасти в нечто большее.
Князь нахмурился. - Купцы… Вечная головная боль. Теодор, поручаю тебе разобраться с этим делом. Если слухи подтвердятся, виновные должны понести наказание, невзирая на их положение. Цахис, а что с нашей разведкой? Есть ли какие-то угрозы извне?
Цахис, чей взгляд обычно был мягким и лучистым, стал суровым и проницательным.
- На границах спокойно, князь. Однако, ходят слухи о том, что Геную собирает большой флот и набирает наёмников. Против кого будет он направлен пока остаётся загадкой. Толи он постараться добить пизанцев, толи нападут на нас, а может ещё что задумали пока не ясно.
Князь задумчиво погладил эфес меча. Генуя… Их корабли бороздили моря, а амбиции не знали границ. Нужно быть готовым ко всему. Вот кого бы он с удовольствием предал огню.
Цахис, усилить наблюдение за генуэзцами. Пусть наши лазутчики будут начеку и сообщают обо всем подозрительном, напомни мне отправить письмо императору, вместе с подарками.
-Теодор, подготовь княжество к войне. Провиант — в амбары, стены — к осмотру и починке, где необходимо. Завтра, в одиннадцать, созывай княжеский Совет. Если Генуя вознамерится испытать нашу твердость, встретим их как подобает.
Теодор склонил голову. - Будет исполнено, князь.
Князь Давид перевел взгляд на море, где последние искры заката отчаянно цеплялись за горизонт, уступая натиску надвигающейся ночи. В душе зрело смутное предчувствие. Война – всегда багровая жатва и скорбь, но порой она – горькая необходимость.
Память услужливо разворачивала свитки минувших лет: яростный пляс клинков, сталь, воющая в унисон с предсмертными криками, хриплые молитвы воинов. Он помнил пьянящий жар битвы, адреналин, что диким зверем метался в крови, нерушимое братство дружины, где плечом к плечу – стена против врага. Свист смертоносных стрел, едкий смрад гари и крови, и оглушающую тишину, обрушивающуюся после победы, словно каменная плита.
Тосковал ли он по тем временам? Да. В мирной жизни не хватало той гранитной остроты, той беспощадной проверки на прочность, что дарила война. В тихие дни он чувствовал себя львом, томящимся в клетке, взор которого устремлен к бескрайним просторам. Но Давид понимал, что эпоха его лихих подвигов прошла. Ныне его жребий – печься о благе своего народа, возводить города, умножать торговлю. Он должен быть мудрым кормчим, а не безрассудным рубакой. И все же, порой, в часы безмолвия, сердце его жаждало вновь оседлать боевого коня, сжать в руке сталь меча и услышать громогласный клич своей дружины. И если найдется безумец, что пробудит в нем зверя, — он горько пожалеет об этом.
Июль, 1188 года
Киссамос, Крит
Танкред король Ифрики
С самого утра Танкред ощущал прилив сил, словно вчерашний ветер удачи наполнил его паруса. Переговоры с Мануилом, другом детства, а по совместительству и императором Византии, прошли блистательно. Графство Лечче, словно камень, тянувший ко дну, было сбыто за 300 000 номисм и щедрый россыпь преференций. Теперь предстояло вывезти верных людей, но эта задача не пугала – Мануил обещал предоставить флот, для их переезда. Заодно он должен доставить нового владельца в Лечче, вместе с его дружиной. Танкреда мало волновало, кого Мануил назначит новым графом – заботы о собственном государстве поглощали его целиком. Его владения, словно сотканные из золотого песка и горной лазури, простирались тонкой прибрежной полосой от Сфакса на востоке до Мелильи и Уджды на западе, от морского побережья до седых вершин Атласа.