И вот, словно из чрева морского чудовища, из-за скалистого мыса выползли паруса. Не один и не два – целая флотилия, несколько дюжин лангскипов (длинный корабль), словно гордые лебеди, рассекали пенные волны. На пурпурных парусах, налитых ветром, гордо реял стяг Вальдемара Молодого – черный ворон, зловещая птица войны, на алом поле.
На носу флагманского корабля, словно вылитый из бронзы, стоял сам конунг. Едва восемнадцать зим отсчитала его жизнь, но имя его уже гремело в сагах. Светлые волосы, словно пряди лунного света, развевались на ветру, а глаза, цвета зимнего штормового моря, искрились жаждой победы. На плечах его поблескивала кольчуга, выкованная лучшими кузнецами далекой Норвегии. В руке он сжимал боевой топор, чье отполированное лезвие, казалось, впитало в себя отблески заходящего солнца.
Чем ближе подходили корабли, тем отчетливее становился шум: боевые клики, грубые песни викингов, лязг оружия, сливающиеся в единый победный гул.
И вот, корабли коснулись берега. Вальдемар, словно дикий барс, спрыгнул на родную землю, твердо ступив на песок. Его встретил взрыв ликующих криков, оглушительные возгласы приветствия, слившиеся в единый рев восторга. Первой к нему бросилась его мать, королева София. Она заключила сына в объятия, чувствуя, как сильно он возмужал и окреп за время похода.
– Добро пожаловать домой, сын мой! – прошептала она, с трудом сдерживая слезы радости, готовые хлынуть потоком.
За королевой к Вальдемару подошел его старший брат, король Кнуд. Лицо его, обычно суровое, расплылось в искренней улыбке при виде младшего брата.
– Ты вернулся с честью, брат. Твои подвиги будут жить в веках, воспеваться скальдами в сагах! – сказал он, по-братски похлопав молодого конунга по плечу.
И вот, начался парад несметных трофеев. Рабы, закованные в цепи, серебро, сверкающее лунным светом, золото, ослепляющее своим блеском, драгоценные камни, переливающиеся всеми цветами радуги – всего было в таком изобилии, что казалось, не хватит и целой жизни, чтобы пересчитать. Бонды, разинув рты, дивились невиданному богатству, а воины, расправляя плечи, гордо осознавали свою причастность к этой великой победе.
Вальдемар взобрался на импровизированный помост из четырех сведённых вместе щитов, возвышаясь над ликующей толпой. Он поднял боевой топор над головой, и его голос, словно раскат грома, пронесся над портом:
– Воины! Мы вернулись домой с богатой добычей! Мы заслужили это своим мужеством и отвагой! Мы возвеличили имя нашего племени! Да здравствует наша победа!
Его слова были встречены оглушительным ревом, многократно отраженным от скал, эхом, прокатившимся по порту, словно клятвой верности и преданности своему конунгу, успевшему среди них получить прозвище - Книжник. Сам Валдемар не возражал, какие его годы будут ещё битвы, подвиги и новые прозвища.
Праздник победы длился всю ночь. Медовуха лилась рекой, а жареное мясо едва успевало поспевать на вертелах. Вальдемар, несмотря на усталость после похода, старался уделить внимание каждому: и бравым воинам, и простым горожанам, разделяя с ними радость победы.
Ночью, когда пиршество достигло своего апогея, Вальдемар смог покинуть пир и отправиться в свои покои. Его мать, королева София, последовала за ним. Она села рядом с сыном, наблюдая за ним с материнской заботой.
– Ты устал, сын мой, – промолвила она, – Но я вижу в твоих глазах не только усталость, но и тревогу. Что гложет твою душу? Вальдемар вздохнул, откинувшись на мягкие подушки. – Я рад победе, мать, но я вижу, как она далась нам. Слишком много крови пролито, слишком много жизней потеряно. Я боюсь, что слава и богатство ослепят народ, и они забудут о настоящей цене мира и благополучия.
Королева София взяла руку сына в свою и ласково сжала ее. – Не все измеряется золотом и славой, сын мой. Самое главное – это память о тех, кто отдал свою жизнь за нас. Ты должен помнить об этом, и помогать старшему брату вести свой народ к мудрости и справедливости.
Июль, 1188 года
Генрих II
Чёрная полоса, казалось, навеки сковала его жизнь. То ли проклятье тяготело над ним, то ли правы были священники, и это – кара за тяжкие прегрешения. Король Генрих поежился. Даже летний зной не мог согреть костей в этом проклятом замке.
Сначала смерть Генриха Молодого, первенца, надежды престола. Затем – раздор с Ричардом, наследником, которому более подошло бы прозвище «Ослиная башка», нежели «Львиное Сердце». Когда, наконец, удалось договориться с Филиппом Августом и скрепить Нонанкурский мирный договор под сенью вековых дубов, Генрих возлагал на него столько надежд, мечтая о тихой старости. Но этот упрямец, словно оглохнув к доводам рассудка, видел лишь пламя войны, жажду славы и новых земель. Мирный договор для него – грязная тряпка, брошенная к ногам чести. Он продолжал войну, словно одержимый безумец, игнорируя мольбы отца.