Князь Юрий и кан Габдула воссели друг напротив друга, готовясь к долгому и непростому торгу. Вопросы торговли, зыбких границ, взаимопомощи и религиозных распрей черными воронами висели над повесткой дня. Судьбы двух великих народов, как хрупкие ладьи, были вверены их рукам.
Над Волгой по-прежнему клубился туман, словно древнее божество, внимательно прислушиваясь к каждому слову, произнесенному на этом судьбоносном острове. Солнце поднималось все выше, заливая золотым светом сцену исторической встречи. Начинался день, который мог навсегда изменить ход великой реки времени.
Август 1188 года
Тамар
Тамар с удивлением открыла для себя опьяняющую сладость подчинения в постели. Властная и независимая в жизни, она, словно податливый воск, таяла в руках мужчины, умевшего разбудить в ней эту дремлющую, почти забытую потребность в силе и контроле. Он объезжал ее, словно дикую кобылицу, непокорную и своенравную. В жизни она несла бремя силы и независимости, но здесь, в интимном полумраке, все правила и убеждения рассыпались в прах. Оказалось, что отдать бразды правления, довериться чужой воле — это не слабость, а экстатическое освобождение. Освобождение от вечной необходимости быть сильной, принимать решения, нести непосильную ношу ответственности. До него мужчины лишь робко касались поверхности, не смея проникнуть вглубь. Его руки, уверенные и грубые, исследовали ее тело, словно картографы, открывающие новые, неизведанные земли. Каждое движение, каждое прикосновение высекали искры, рождая не только боль, но и волну трепетных мурашек, затопляющих ее с головокружительной силой. Она позволяла себе стоны, не сдерживая первобытных чувств, позволяла себе зависеть от его ритма, от его дыхания, от самой его сути. В этом добровольном подчинении она ощущала парадоксальную власть — власть над его желанием, власть над тем, как он пожирает ее глазами, как чувствует каждую клеточку ее существа. Его грубость и наглость и возбуждали, и бесили её одновременно. Именно в этой опасной игре контрастов, где удовольствие переплеталось с легким страхом, а покорность с ощущением собственной силы, и рождалось истинное пламя их страсти.
Он обманулся, приняв её покорность в постели за слабость в жизни, возомнив, что и вне опочивальни будет править безраздельно. Тамар подобной иллюзии не потерпела. В их отношениях разгорелась тихая, но беспощадная война за власть, перемежаемая бурями страсти, порой грубой, почти жестокой. Ашкар утверждал своё доминирование в ложе любви, Тамар лишала его рычагов влияния в государственных делах, обращая в пыль его мнение. Даже вчерашние подданные всё чаще взирали на Тамар, как на истинную правительницу. Ашкар чувствовал, как власть утекает сквозь пальцы, как песок сквозь сито. Ещё немного, и он из владыки превратится в супруга при царице. Ярость клокотала в нём. Он видел крадущиеся усмешки в глазах придворных, когда Тамар одним словом обращала в ничто его решения. Слышал шепот за спиной, возносящий её мудрость и прозорливость до небес. Чувствовал себя марионеткой в руках искусной кукловодки. И чем отчаяннее он пытался вырваться из этой невидимой клетки, тем крепче сжимались её прутья.
Лишь в постели, в объятиях Тамар, он находил мимолетное забвение. Там он был господином, там он мог доказать своё превосходство. Но рассвет приносил отрезвление. Тамар вновь взбиралась на трон, а он оставался лишь призраком былого величия. Он пытался вернуть утраченное, устраивая тайные сборища, плетя коварные интриги. Но Тамар, словно читала его мысли, и каждый раз его замыслы рассыпались в прах, как карточный домик от дуновения ветра. Авторитет таял, как первый снег под весенним солнцем. Ашкар осознавал своё поражение. Он понимал, что Тамар, эта прекрасная и коварная змея, переиграла его. Стал пленником собственной страсти, жертвой собственной самонадеянности. И ему оставалось лишь наблюдать, как его мир рушится, обращаясь в горький пепел у его ног.
Но даже в этом пепле тлела искра надежды. Быть может, ещё не всё потеряно. Быть может, он сумеет вернуть себе власть.
Август 1188 года
Белгород на Днестре
тысячный Ратмир
У тысяцкого любого города забот невпроворот, а уж коли город тот на самой границе стоит, вдали от стольного града, да еще и перевалочным пунктом для полабских славян служит, то заботы его множатся десятикратно, в тугой узел сплетаются. И вертелся Ратмир, тысяцкий белгородский, словно белка в колесе, от первой звезды до заката багряного солнца. Одно утешение – с рыбным промыслом управились. Осетров, севрюг да белуг наловили вволю. И закоптили, и засолили, и балыка по княжескому рецепту учинили – запас на год, да еще и на торг хватит. Большую часть в Крым повезут, там купцы расторопные. Раньше и галичане охотно брали, да только у них сейчас смута, не до торговли им.