Под маской внешней гармонии зрел и нарастал конфликт, подобно грозовой туче, предвещающей бурю. Ричард, измученный удушающей материнской опекой, рвался к свободе, к самостоятельности, к праву самому ковать свою судьбу, к которому он так привык за годы вынужденного "заточения" матери. Алиенора же, изголодавшаяся по власти, привыкшая повелевать и направлять, не желала выпускать из рук нити контроля, видя в сыне лишь продолжение собственной воли, отражение своих необузданных амбиций.
И вот, словно искра, упавшая в пороховой погреб, произошел взрыв. Ричард, уставший от постоянного давления и упреков, однажды в порыве гнева высказал все, что накопилось у него на душе. Он обвинил мать в тирании, в стремлении подавить его личность, в использовании его как марионетку в своих политических играх. Алиенора, привыкшая к беспрекословному повиновению, была потрясена подобной дерзостью. Она не ожидала, что ее сын, которого она считала послушным орудием, осмелится восстать против нее.
Разразилась буря. Слова летели, словно кинжалы, раня и оскорбляя. Ричард обвинял Алиенору в эгоизме и жажде власти, Алиенора упрекала Ричарда в неблагодарности и слабости. Впервые между ними пролегла пропасть, заполненная обидой и непониманием.
Конфликт нарастал, вовлекая в свою орбиту все больше людей. Сторонники Ричарда, уставшие от властного правления Алиеноры, поддерживали своего молодого герцога, жаждущего самостоятельности. Приверженцы Алиеноры, верные королеве и ее политическим амбициям, осуждали Ричарда за непослушание и неуважение к матери. Аквитания разделилась на два лагеря, готовых к открытому противостоянию.
Ричард, осознавая, что конфликт с матерью может привести к гражданской войне, принял тяжелое решение. Он оставил Аквитанию, отправившись ко двору французского короля Филиппа II. Там, вдали от материнской опеки, он надеялся обрести свободу и возможность реализовать свои собственные амбиции. Но он еще не знал, что этот шаг лишь усугубит ситуацию, превратив личный конфликт в масштабную политическую интригу, в которой будут замешаны короли и герцоги, рыцари и шпионы.
Сентябрь-декабрь 1188 года
Константинополь.
Василевс Андроник
Передав сыну бремя императорской короны, Андроник, хоть и не отстранился полностью от государственных дел, – долг обязывал, – все же смог уделять больше времени юной, семнадцатилетней супруге и новой, пылкой любовнице. Анна Французская носила под сердцем дитя, и Андроник с тайной надеждой думал: если родится сын, он будет навеки отстранен от византийского престола, что избавит его от терзаний и сделает жизнь спокойнее. Впрочем, если у Филиппа так и не появится наследник… А девочка… что ж, девочка послужит укреплению союзнических или торговых связей, такова уж участь дочерей, сестер и племянниц императора. Беременность Анны протекала тяжело, и лекари строго-настрого запретили василевсу любые активные действия, особенно в супружеском ложе. Поэтому, когда Андронику требовалось развеяться, он обращался к своей новой пассии – тридцатитрехлетней Ефросинье Дукине Каматире, которая не только в одиночку скрашивала ночи василевса, но порой приводила с собой кого-то из своих прекрасных дочерей.
Мануил, к его облегчению, оказался хорошим правителем, умело лавируя между амбициями знати и нуждами простого народа. Он часто советовался с Андроником, и тот, опираясь на свой богатый опыт, давал мудрые советы, стараясь не вмешиваться в текущие дела. Андроник понимал, что молодому императору необходимо пространство для собственных решений, для формирования своего стиля правления.
Андроник с удовлетворением наблюдал, как Мануил искусно вовлекает братьев Иоанна и Алексея в государственные дела. Василевс, словно мудрый садовник, взращивал в младших братьях почтительное отношение к старшему, не уставая повторять притчу о венике, где сила – в единстве прутьев. Сердце Андроника наполнялось тихой радостью при виде крепнущих братских уз, ведь он понимал, что согласие в правящей семье – краеугольный камень стабильности и процветания Византии. Он верил, что Мануил, опираясь на плечо верных братьев, сможет долгие годы успешно вести империю к величию.
Ефросинья, словно чуткий барометр, безошибочно улавливала малейшие колебания настроения своего возлюбленного и стремилась развеять его тревоги, устраивая роскошные пиры, на которые съезжались лучшие музыканты и поэты. Ее дочери, юные грации, порхали вокруг Андроника, услаждая не только его взор и слух, но и разжигая чувственное пламя. Но даже в этом вихре удовольствий Андроник не мог забыть о главной заботе – о судьбе империи. Ефросинья, наделенная не только красотой, но и острым умом, заметила, как жадно он ловит каждое слово в светских беседах, как внимательно прислушивается к придворным сплетням. Она поняла, что ключом к его сердцу и доверию станет не только чувственная близость, но и полезная информация. И тогда Ефросинья начала плести свою паутину, незаметно собирая сведения, создавая сеть доверенных лиц при дворе и в городе. Она знала, кто что говорит, кто что думает, кто кому служит. Ее слуги, словно тени, скользили по коридорам дворца, подслушивая обрывки разговоров, запоминая имена и детали. Сама же Ефросинья и ее дочери, словно сирены, умело вытягивали нужную информацию из своих многочисленных поклонников. Вскоре Андроник стал замечать, что именно от Ефросиньи он узнает самые свежие и точные новости. Она рассказывала ему о заговорах и интригах, о непопулярных решениях чиновников, о глухом недовольстве, зревшем в народе. Ее информация всегда оказывалась ценной и достоверной, позволяя ему вовремя принимать меры и предотвращать надвигающиеся бури. Он рассказал сыну об этой предприимчивой аристократке и посоветовал: "Мануил, приглядись к ней. Ефросинья – не просто красивая женщина, она – ценный источник информации. Умей ее слушать, но не позволяй ей собой манипулировать. Используй ее таланты во благо империи, но помни, что власть должна оставаться в твоих руках."