Царица слушала молча, впитывая каждое слово, каждое откровение искателя. Под конец она произнесла тихо, но весомо:
– Знания – великая сила, Филипп де Плесси, но она должна служить добру, подобно верному рыцарю. Я помогу тебе найти то, что ты ищешь. Но помни: истинная мудрость заключается не в обладании секретами, а в умении использовать их во благо мира и людей. Ибо даже свет знаний может обернуться тьмой, если направлен неверно.
– Ваше Величество, клянусь, мои намерения чисты, как горный хрусталь. Я ищу знания не из жажды власти или презренного обогащения, а лишь с единственной целью – принести пользу человечеству, сохранить драгоценное наследие минувших эпох для грядущих поколений, – промолвил Филипп, почтительно касаясь губами нежной руки царицы.
С тех пор их встречи в тенистом саду стали регулярными, беседы – долгими и задушевными. Они часами обсуждали ход поисков, словно два алхимика, стремящиеся разгадать тайну философского камня.
А злые языки, словно ядовитые змеи, шипели, разнося слухи о ночных рандеву. Шептались, будто Филипп, словно верный пес, согревает царское ложе, удачно заменяя отсутствующего супруга, что отправился на дальние земли усмирять угасающие искры мятежа Ильдегизи́дов.
Сентябрь – декабрь , 1188 года
Юрий
Боголюбово
Дел у князя было невпроворот. Душа рвалась в Крым, к ласковому морю и южному солнцу, а главное к женам и дочери, но долг держал здесь, заставляя разгребать накопившиеся заботы и намечать пути развития княжества. Первый же тревожный вестник не заставил себя ждать: гонец от хана Кончака, адресованный почившему Всеволоду, прибыл с коварным предложением союза против Юрия и его союзника, хана Кобяка. Ирония судьбы заключалась в том, что за время, пока гонец добирался до адресата, князем Владимирским стал уже другой человек. Юрий, перехватив послание, передал гонца вместе с грамотой своему дядичу - Арсену, а всю тысячу половцев отправил обратно в степь к Кобяку, справедливо полагая, что она ему нужнее.
Далее перед ним вовсю встал муромский вопрос. Муромцы, некогда присягнувшие Всеволоду, не смирились с его поражением и, попутав берега, двинулись на Владимир, непонятно правда на что они при этом рассчитывали. Юрий, затворившись в граде, умело воспользовался опасностью – осада сплотила вокруг него местных бояр, как ни одни речи не смогли бы. Пока князь держал оборону, гонцы помчались к его военачальникам с вестью о беде.
Первый гонец настиг Ерофея Тимофеева, чья дружина стояла в Суздале. Услышав о дерзости муромцев, воевода лишь презрительно усмехнулся.
– Пусть идут, окаянные. Обломают зубы об Владимир. И, не торопясь, двинул полки к осажденному граду, не забывая при этом и о защите окрестных земель. За Владимир он был спокоен – даже не считая княжеской дружины, три сотни отборных егерей представляли собой силу, с которой следовало считаться.
Второй гонец отыскал Адила, стоявшего с полком у Ростова. Молодой, горячий и честолюбивый, Адил воспринял весть о муромском мятеже как вызов судьбы. "Вот он, мой шанс проявить себя!" – подумал он и, не дожидаясь княжеского указа, погнал дружину во Владимир, обгоняя запыхавшегося гонца.
Третий гонец нашел Ольстина Олексича в Роси. Опытный воевода, мгновенно оценив ситуацию, погрузил часть дружины на струги и двинулся вверх по Оке, ведя за собой тысячу торков усиленную набранной сотней добровольцев их марийцев и мордвы.
Весть о приближении княжеских полков достигла муромцев, словно раскат грома, предвещающий неминуемую бурю. В то самое время, когда полки Ерофея Тимофеева, подобно стальным змеям, вползали в северные врата Владимира, в стане муромском зародилось смятение. Подобно искрам, разлетающимся от удара кремня, множились сомнения и разброд. Закрадывалась в сердца воинов горькая истина: не взять им златоглавый Владимир. Ропот, подобно глухому подземному гулу, нарастал, предлагая повернуть коней вспять, к родному Мурому. Два долгих дня и две томительные ночи длилось это тягостное ожидание. Юрий, уверенный в своей силе, не спешил обрушить свой гнев на врага, словно выжидая, когда страх окончательно сломит их волю. Его дозоры и егеря, словно хищные птицы, рыскали вокруг, захватывая фуражиров, которых муромское войско, словно щупальца, рассылало в поисках пропитания. В темнице томилось уже более сотни воев, в основном ополченцев, чьи лица хранили печать отчаяния. На третий день, когда надежда, казалось, окончательно покинула их, князь муромский Роман Глебович, движимый ли горькой необходимостью, ли страхом за свой народ, запросил переговоров.