Бояре было побухтели, но успокоились, когда во всех городах княжества зачитали грамотку от князя Юрия о беспошлинной торговле для суздальских гостей в Тмутаракани. У многих купчин глаза зажглись от подсчёта барышей и хитрых схем, они ещё не были знакомы с налоговой службой, которую Юрий учредил в своём княжестве. Первым делом Ерофей железной рукой стал наводить порядок в княжестве, сначала вырезались крупные банды, началось патрулирование торговых трактов. Виновные в разбое прилюдно наказывались, несмотря на происхождение. После того, как на городских площадях Суздаля Стародуба и Городца вздернули даже бояр, уличённых в разбое, недовольные съехали во Владимир, а в княжестве царили тишь и благодать, но Ерофей не обманывался, он знал, что это благолепие обманчиво.
Затишье прервалось с приходом торгового каравана из Крыма, а с ним около тысячи освобождённых из арабского полона русичей, большую часть наместник оставил при Городце, земли вокруг которого стояли не поднятые.
Как сообщили приехавшие купцы, тесть князя Юрия император византийский Андроник разбил клятых арабов и всех русичей, находящихся у них в полоне, распорядился переправить зятю.
Из шести тысяч привезённых первыми транспортами домой решили вернуться только три, остальные осели в княжестве Феодоро, кто-то боялся не перенести долгого путешествия, кому-то милее оказался теплый Крым, чем русские просторы, тысячи людей и тысячи резонов, у каждого свой. Поэтому среди вернувшихся полонян были в основном люди молодые и не семейные, требовалось все приставить к делу.
Хорошо хоть это - не его головная боль, а наместника, боярина Видогоста, служившего ещё отцу Юрия Андрею Боголюбскому. Его головная боль - подготовить стражу и дружину для нового города, который Юрий хотел заложить на месте слияния Оки и Волги. Если о прокорме голова болеть должна у наместника, то обеспечить защиту и порядок — это его дело. Впрочем, план у него пусть и на черно уже есть, он даже знал, кого быстрей всего назначит тысяцким нового города, наверняка, кто-нибудь из мокшан, эрзян, марийцев или волжских булгар захочет город на меч взять, так как он становится на очень важном торговом и стратегическом пути.
Поэтому меньше, чем тысячу на гарнизон, выделять никак нельзя, не сдюжат. И половина в этой тысячи должна быть из опытных воинов, а вот вторую можно и из новиков, которых он тут гоняет в хвост и гриву.
Ерофей уже ездил и смотрел место, которое присмотрели для города, место хорошее бойкое. Да и стратегически важное, крепость свяжет воедино речными путями пограничные города земли русской. Ерофей лично на стругах прошёл по Волге, Оке и Клязме и присмотрел пару опорных пунктов для флота. Для начала решили оборудовать стоянки в местах стратегически важных, в частности, на острове Мещерский, расположенном в месте, где Клязма впадает в Оку, и второе - на безымянном пока острове в районе впадения Ржавки и Воложки в Оку.
5 июня 1187 года
Северный Крым
В начале лета, когда зацвели и загустели ковыли, степь ещё сильней напоминает море - Белое. Катятся по морю горбатые волны из перламутра, серебрится на солнце жемчужная рябь. Ветер, как голодный беркут, с клёкотом падает, сложив крылья с небесных высот, а потом тормозит, распахнув крылья у самой земли и гонит волну. Иногда при особо удачном заходе посвистывает раздольно и лихо. Ковыли клонятся, стелются, шелестят послушные ветру, а как только он утихнет, упрямо поднимаются вверх, тянутся к небу.
Степь многолика, и каждый видит в ней своё. На восходе Юрию она ещё сильней напоминает море, то тут, то там вспыхнут огоньки, словно лунная рябь на воде, разбегутся по степи во все стороны. В полдень Юрию степь напоминает горную реку, а то вдруг покажется степь голой снежной равниной, и будто позёмка по ней метёт, завивает и стелется.
Шарган же видит огромное стадо курчавых овец: овцы жмутся одна к другой, дробно топочут и нескончаемо текут и текут к краю земли.
Но чудо-чудное − степь на закате! Стелются пушистые метёлки навстречу закатному солнцу, окрашенные в розовые языки холодного призрачного огня. И пока не утонет за землёй солнце, по всей степи будут метаться и сверкать эти льдистые вспышки. Потом над сумрачной степью всплывёт Луна, словно холодная и гордая восточная красавица, и утонет всё в её серебристом свете, а степь, словно покроется инеем, будет всё также прогибаться под терзающим её ветром.