Шут успел отпустить еще две‑три грубые шутки. Затем дверь таверны рывком распахнулась и на пороге возник Кансаллус, всем своим видом напоминающий разгневанного громовержца.
«Весьма низкорослого громовержца», – подумал Лайам и с новым интересом принялся наблюдать за происходящим.
– Хорек, ублюдок ты этакий! – заорал Кансаллус. Лицо его было багровым от гнева. – Последний звонок уже дали! До твоего выхода осталось десять минут, ты, распроклятая, дважды и трижды распроклятая задница!
Маленький драматург коршуном налетел на шута, который тем временем невозмутимо допивал свое пиво, и вцепился в его плечо. Лайам невольно скривился. Некогда воспитатели точно таким же образом призывали к порядку и его самого. Это жутко больно, когда чьи‑то умелые пальцы впиваются в твою мышцу. Но Хорек, словно не чувствуя боли, спокойно поставил пустую кружку на стол и лишь после этого позволил оттащить себя к двери. Яростный пинок в необъятный зад вышиб клоуна из таверны, и дверь за ним с треском захлопнулась.
Лайам громко зааплодировал. Кансаллус обернулся – лицо его буквально в одно мгновение сделалось спокойным и дружелюбным – и отвесил глубокий поклон. Когда он выпрямился, на губах его играла улыбка.
– Какая встреча! Тот самый джентльмен, который навещал нас сегодня днем и который умеет ценить истинное искусство! Не возражаете? – Он указал на пустой стул, стоящий напротив Лайама, и уселся. – Мы с вами незнакомы, сэр, но вы показались мне человеком, обладающим рассудительностью и вкусом, если мне будет позволено так выразиться.
– Будет позволено, – отозвался Лайам и подал знак официантке.
Кансаллус расхохотался. Появление официантки с двумя полными кружками пива вызвало у него новый приступ веселья.
– Из ваших действий могу ли я заключить, что пьянство Хорька ставит перед театром проблемы? – поинтересовался Лайам, когда драматург почти осушил свою кружку.
– Ни в малейшей степени, – ответил Кансаллус, причмокивая и лучезарно улыбаясь. Лайам отметил про себя, что его собеседник ничуть не расстроен, но в глазах его прячутся тени. – Сегодня вечером он будет затмевать звезды, а зрители попадают от хохота с ног. Когда Хорек закладывает за воротник, он бывает особенно остроумен.
Заметив, что взгляд Кансаллуса вскользь прошелся по блюду с закусками, Лайам подвинул его к собеседнику и предложил угощаться, если есть аппетит.
– Как правило, я не делю пищи с людьми, чьих имен я не знаю, – с улыбкой произнес драматург, но тени в его глазах чуть сгустились. – Я – Кансаллус, автор и отчасти владелец компании «Золотой шар».
– Лайам Ренфорд… путешественник.
Лайам протянул через стол руку. Драматург коротко пожал ее и занялся блюдом. Он накинулся на еду, словно изрядно изголодавшийся человек.
– Похоже, вы не очень‑то сытно питаетесь, Кансаллус из «Золотого шара». Неужели ваше занятие не приносит вам прибыли?
– Почему же, приносит, – с набитым ртом пробормотал Кансаллус. – Но не настолько, чтобы я стал отказываться от чистосердечно предложенного угощения. Прошу меня простить, сэр, если я излишне дерзок, но что заставляет человека, днем прогуливающегося в обществе самого эдила, вечерами торчать в таких забегаловках, как «Веселый комедиант»? – поинтересовался он, запивая пивом очередной ломтик мяса.
– Я подумал – не посмотреть ли мне ваше сегодняшнее представление. Вчерашнее очень меня развлекло.
– А, так Рора поймала и вас на крючок?
Насмешливый тон Кансаллуса задел Лайама, и он отозвался с деланным равнодушием:
– Рора?
Кансаллус иронически ухмыльнулся, отправляя в рот пригоршню орехов, и Лайам улыбнулся в ответ:
– Не скрою, ее игра поразила меня, и потом – она так красива…
– О, да, она просто очаровательна – пока вы не познакомитесь с ней поближе. Она умеет быть отвратительнее ведьмы – уж вы мне поверьте. Кроме того, я вас разочарую еще сильнее: сегодня она не выступает.
– Нет?
– Она вытребовала себе два свободных вечера, сегодняшний и завтрашний, – в связи с ночными бдениями в честь Урис. Она – ревностная почитательница Урис, – добавил, подмигивая, Кансаллус, и это подмигивание заставляло предположить, что все обстоит немного иначе.
– Но в храмы ходит не часто?
– Совсем нечасто. Но она и не грешница – о, нет и отнюдь. Она чиста, как только что выпавший снег, наша Рора.
Как ни странно, он, похоже, говорил то, что думал.
– Так, значит, она исполняет свои… ммм… столь откровенные танцы…
– Интуитивно, – быстро сказал Кансаллус с мрачной усмешкой. – Смелые экскурсы девственницы в неведомый ей мир. Но, согласитесь, если знать подоплеку, это впечатляет еще сильнее.
– Пожалуй, и вправду.
Некоторое время они молчали. Лайам обдумывал сказанное, Кансаллус поглощал содержимое блюда. Окончательно расправившись с ним, он оттолкнул блюдо на середину стола и ковырнул в зубах безукоризненно отполированным ногтем. Кансаллус вообще выглядел очень опрятно: хотя его свободная блуза была поношена, а волосы неухожены – и то и другое было чистым и источало едва приметный запах душистого мыла.
– Если позволите, – через паузу заметил Кансаллус, так, словно их беседа не прерывалась, – я бы хотел в благодарность за угощение дать вам совет: держитесь подальше от Роры. Что бы вы там себе ни нафантазировали, она вряд ли ответит вашим исканиям, а вот дать оплеуху или выцарапать глаза может свободно.
– Я буду иметь это в виду, – деланно усмехнулся Лайам. Неужели его интерес к актрисе и вправду настолько заметен? Да нет, вряд ли. Просто Кансаллус уже попривык к тому, что все мужчины проявляют к Роре интерес определенного рода.
– Я не любитель биться об заклад, дружище Ренфорд, а то я предложил бы вам небольшое пари.
Драматург окинул своего собеседника дружелюбным и в то же время оценивающим взглядом.
– И какое же?
– Я бы поспорил – хотя я не сплетник и не любитель совать нос в чужие дела – я бы поспорил, что какая бы причина ни привела вас сегодня днем в «Золотой шар», она так или иначе связана с женой некоего торговца.
Да, все же Кансаллус был именно тем человеком, с которого следовало начать раскопки загадочного кургана. Или навозной кучи, подумал Лайам.
– И вы могли бы выиграть спор. Эта дама не является главной причиной визита, но связь – налицо.
Драматург рассудительно кивнул:
– Лонс – заносчивый тупой идиот. Он бегал за этой дамой, словно щенок, целое лето. Не странно ли: Лонс – при всей его смазливости – никак не может заполучить то, к чему он стремится, в то время как его дорогая сестричка может легко получить даже то, чего ей не нужно сто лет в обед?
Лайам согласился, что это действительно странно. Драматург жестом поманил его придвинуться ближе. Лайам повиновался.
– Впрочем, некоторые плуты и негодники, – сказал, понизив голос, Кансаллус, – утверждают, что Рора может‑таки угодить в ловушку, но при условии, что силки ей расставит один‑единственный человек.
Он еще раз кивнул, откинулся назад и допил свое пиво. Вид у него был такой, словно он только что поделился с Лайамом величайшей на свете тайной.
– И что же это за человек?
Кансаллус покачал головой и с сожалением вздохнул:
– Головоломка, загадка, неведомое сочетание расплывчатых черт. Никто из этих плутов, негодников, вралей или злостных сплетников не может сказать о нем ничего более определенного, и лично я предпочитаю пропускать мимо ушей этот слух. Но раз уж вас так интересует красотка Рора, имейте в виду: говорят и такое.
– Понятно.
Лайам встал, намереваясь уйти, и высыпал на стол пригоршню мелких монет.
– Приятно было с вами побеседовать, дружище Кансаллус, несмотря на то что кое‑что в нашей беседе меня и разочаровало. Думаю, тут хватит еще на несколько кружек – если вы, конечно, не спешите обратно в театр.
– О, отнюдь! Благодарю вас, – расплывшись в улыбке, произнес драматург. – Что же касается нашей беседы, я вам вот еще что скажу: вы когда‑нибудь замечали, как Плутишка Хорек, выйдя на сцену, чешет за ухом?