— Лильку твою. Нечего дракону с русалкой связываться.
— Ты что же, знал? — удивился Феникс.
— Отчего же не знать. Несложно понять-то.
— Почему не сказал?
— Много ты со мной разговаривал. Я ее прогнал. А ты потом меня, — резонно заметил Шкварк.
На это Фениксу возразить было нечего. Своего домового он ненавидел и с ним не общался. Когда Лиля первый раз появилась в квартире, тот ее мерзкими звуками, битой посудой и упавшей люстрой напугал до полусмерти. После этого она долго не соглашалась вновь прийти в гости. И именно для того, чтобы она изменила решение, Феникс выгнал домового, чуть его не спалив. Что ж это получается? Никто из драконов не понял сущности Лили, а этот алкоголик и раздолбай разгадал.
— Как ты понял?
— Она рыбой пахла.
— Что ты врешь! — рассердился дракон, он помнил чудный запах своей жены.
— Она на тебя голубыми глазами смотрела? — совсем не испугавшись его, спросил домовой.
— Да.
— Вот. Когда глаза у русалки голубые, это значит, морок на тебя насылает. Нужно сразу ноги в руки — и бежать. На самом деле глаза у них цвета мутной воды. Вот тогда они рыбой и пахнут, — с важным видом пояснил Шкварк.
Феникс смутно припомнил, что что-то подобное было. Несколько раз он замечал ее странный взгляд. Первый раз, когда они повстречались возле Михайловского замка. А ведь точно, он тогда почувствовал запах рыбы. Но все происходило возле воды, на набережной Мойки, поэтому не придал этому значения. Он вздохнул, встал и пошел к выходу.
— Так принимаешь меня? — вдогонку крикнул Шуруп.
Феникс махнул рукой. Потом остановился, развернулся и сказал:
— При условии, что посуду будешь мыть обычным способом.
Шуруп проводил дракона хитрой ухмылкой.
В гостиной Феникс подошел к окну. На улице было все еще темно. На набережной уже собрались машины. По мокрым тротуарам и перекресткам пробирались прохожие. Они спешили на работу и по другим делам. В эту пору им приходилось еще затемно покидать свои жилища и в таком же полумраке возвращаться домой.
Дождь поливал вовсю. Порывистый ветер выворачивал и ломал зонты. «Для такой погоды нужен специальный гидрокостюм с фонарем на голове», — подумал Феникс. Даже ему не хотелось вылезать из теплой пещеры, утренний спортивный спринт не в счет. Благо в клинику начинающему лекарю сегодня идти не требовалось.
Феникс побродил по дому, зашел в спальню Серафима, сел на его кроватку. На подушке лежала брошенная пижамная рубашка сына. Феникс поднес ее к лицу, зажмурил глаза и вдохнул сладковатый детский запах.
В голове дракона стали появляться отрывочные картинки: синее море, белый корабль, Серафим-рыбка беззаботно плавает в голубой воде, к нему подкрадывается огромная страшная акула, открывает пасть, а мальчик не боится, хохочет, пузыри разлетаются во все стороны, акула превращается в Лобасту, которая тоже смеется своим уродливым чудовищным ртом. Феникс отдернул рубашку от лица и подумал: «Что за наваждение?» Затем опять приложил пижаму к лицу, но больше видений не было.
Он решил все же пойти в клинику, одному в квартире оставаться не хотелось, так и с ума можно сойти. Шкварка он пока в расчет не принимал, до сих пор не представлял, как они уживутся.
Медицинский центр «Драгоценное здоровье» располагался на Кирочной улице. Туда дракон добежал за десять минут. За стойкой зевала новая администраторша Леночка, пытаясь проснуться с помощью третьей чашечки кофе.
— Здравствуйте, Феникс Озобергович! — вскочила она. — Я всех ваших пациентов отменила. Мне Гордей Асклепьевич приказал.
— Вот и хорошо. Буду в своем кабинете, — спокойно сказал Феникс, провожаемый изумленным взглядом девушки.
Как ей было не удивиться? Этот красавчик пришел в клинику в свой выходной. В такую жуткую погоду у него не было зонта. Он заявился в насквозь промокшей одежде. А еще от его плеч и спины клубился пар, как будто он сушился у костра.
Феникс вошел в свой кабинет, зажег ароматические палочки с запахом ромашки, герани и бамбука, прилег на кушетку и мгновенно заснул. Разбудил его Гордей. Вид у того был взволнованный.
— Как я понимаю, ночью тебе не спалось. Лена сказала, ты появился раньше восьми, сейчас полдвенадцатого. Я решил тебя разбудить, дело есть, — сказал он.