Выбрать главу

Песок. Камыши. Мёрзлые осенние водоросли. Чуть наклоняя голову, Илидор выслушивал что-то под землёй, а Йеруш брёл вдоль берега, ворча себе под нос, ёжась от колкого приречного воздуха. И вдруг подобрался. Сверкнул глазами, вытянул шею из тёплого ворота куртки. Сделал шаг к воде, другой.

— Интер-ресненько!

Ноги Йеруша разъехались, подломились, он рухнул в прибрежный песок, растопырив колени под разными и одинаково неудобными с виду углами. Уставился на что-то в воде, чуть приоткрыв рот, склонил голову к одному плечу, к другому, надул щёки, задёргал носом. Илидор, ушедший вдоль берега дальше, вернулся.

— Что там?

Найло протянул руку со спазматически скрюченными пальцами, посмотрел на неё неодобрительно, потряс ладонью. Указал на цилиндрические, с палец длиной предметы, торчащие из песка. Илидор сначала принял их за камешки, но потом разглядел поднимающиеся к поверхности пузырьки — словно внутри камешков кто-то дышал.

— Это моллюски, Илидор. Называются «ногти русалки», и ты знаешь, что с ними не так?

— Да, у них идиотское название.

Йеруш ещё какое-то время смотрел на раковины, сидел и смотрел, сложив пальцы шалашиком и едва касаясь их губами, а потом вдруг принялся рисовать сердечки на песке.

— Ты сломался? — с надеждой спросил Илидор.

Внутри сердечек Йеруш быстро-быстро чёркал цифры и незнакомые дракону закорючки — косые линии с кружочками в верхней и нижней части.

— Эти моллюски — морские. Наглухо, до невозможности и бесповоротно морские.

Илидор присвистнул. Глаза Йеруша сияли, щёки чуть разрумянились, пальцы зарылись глубоко в холодный песок.

— Какого шпыня морские моллюски делают в речке? Это великолепный вопрос, о, какое счастье, когда в мире есть такие невозможно убийственные вопросы, какое счастье, что ты не способен двинуться с места, пока не найдёшь ответов! Или пока решишь их не находить! Чтоб этот Якари был здоровенький, как хорошо, что он не отдаёт мне письмо, у-у-у, я бы загрыз его за это!

Дракон хлопнул крыльями.

— Я могу придушить этого увальня или треснуть разок по черепушке, или просто мечом ему помахать. Он тут же отдаст твоё письмо и ещё десяток чужих сверху, в качестве аморальной компенсации, и мы пой…

— Нет! — отрезал Найло и с силой ахнул кулаками по песку, сминая начёрканные в сердечках цифры. — Не надо никого душить! Не смей!

— Но так же нечестно, — крылья плаща снова хлопнули. — И тебе наплевать с высокой горки на проблемы этого посёлка. Может…

— Нихрена ты не понимаешь, — прошипел Найло, отбивая каждое слово ударом ладоней по песку. — Да, мне наплевать на этот посёлок, и я сам хочу треснуть Якари, но если здесь завелась водная аномалия? Неужели ты думаешь, что гидролог в здравом уме…

— В каком-каком?

Подбежали двое мальчишек лет десяти, остановились в нескольких шагах, горячо о чём-то споря, потом подошли к Илидору и Йерушу, одобряюще подталкивая друг друга.

— Дяденьки, а дяденьки! Мы давеча в лесу логово видели.

Йеруш обернулся, как укушенный в зад, и мальчишки отпрыгнули.

— Чьё логово?

— Незнамо чьё.

— Но вонючее.

— Оно тама, у излучины, прям над берегом!

— Тока ветками завалено и будто обрыв!

— С воды видать, а с берега не видать!

— И воняет так, словно в ём подохло чего-т нехорошее!

Всё это мальчишки тараторили, пятясь под бешеным взглядом Йеруша, и наконец, развернувшись, убежали к приятелям, увязая в песке и постоянно оглядываясь, словно боялись, что эльф за ними погонится. Перед обиталищем рыбы-глота уже носились другие мальчишки в непоразмерных осенних одежках с плеч старших братьев, чумазые, тощие и громкие, как осы.

— Татыщ! Татыщ! — орал самый высокий, белобрысый, и изображал нечто вроде броска копья в реку.

— Фью-и! — свистел-подвывал другой и носился вокруг первого, растопырив руки, словно птица.

Третий степенно отколупывал кусочки макухи от большого, неровно сломанного куска. Отколупанное бросал в воду, и Илидор мимовольно потянул носом, ловя запах давленых подсолнуховых семечек — не уловил, далеко. Четвёртый мальчишка, самый мелкий и тощий, тоже то и дело отламывал от куска макухи, только не бросал добычу в воду, а украдкой жадно заглатывал сам. Не то изображал рыбу-глота, не то был голоден, а может, и то и другое сразу.