Лаура Мужзони не вписывалась ни в какие местные стандарты. Миловидная платиновая блондинка с отличной фигурой, мягкими глазами и нежным голосом, в свое время начитавшаяся мелодрам, уехала в Нью-Йорк, мечтая хоть там отыскать что-то романтическое.
Истратив все свои деньги, она выкрасила волосы, купила мини-юбку и чулки, нанесла на чистое сельское лицо толстый слой румян и устроилась работать барменшей. В этом качестве ее Бенедикт и встретил.
— Он признался,— рассказывала Лаура,— что все равно разглядел меня настоящую.
В течение трех недель она противостояла его предложениям и приглашениям. А потом, втайне от всех, они начали встречаться. Лаура объяснила, что так было нужно и для нее, и для Джонни.
— Ну и, наконец, он сказал, что хочет на мне жениться,— говорила Лаура,— и что любит меня. Разумеется, я ему не поверила. Я же знала, какая у него репутация. Но он был таким льстецом, правда! Прекрасно понимал, как можно завоевать женщину. Он только и позволил себе один-единственный поцелуй. И тем не менее, что-то в нем меня удерживало...
Наверное, я бы с радостью на все согласилась, но пока дистанцию держала. Такой девушке, как я, трудно поверить в сказку о любимом муже-мультимиллионере, даже если он и не допускает никаких вольностей. Все осложнялось тем, что он постоянно твердил о нашей свадьбе. Причем в таких выражениях, словно вопрос был уже решен. Джонни просто не мыслил себе, что девушка, в которую он влюблен, может ему отказать. Я же просила дать мне время подумать. Ну а он гнул свое: думать тут нечего, мы должны немедленно пожениться, и точка.
— Мистер Бенедикт не просил вас никакого договора подписывать? — поинтересовался человек в штатском, которого начальник полиции Нейби специально послал в Чилликот, чтобы взять у Лауры Мужзони показания.
— Договора? — Лаура покачала головой.— Да я бы вообще не стала ничего подписывать. Ведь я совсем не была в себе уверена, точнее — в своих чувствах. Да и Джонни, по-моему, тоже. А когда он сообщил, что должен уехать в Брайтсвилл...
— Ага, так вы знали о встрече мистера Бенедикта с бывшими женами?
— Никаких подробностей он не приводил, просто сказал, что должен урегулировать кое-какие дела. А у меня из-за этого столько неприятностей было...
— Неприятностей, мисс Мужзони? Каких же?
Оказывается, она со своей неуверенностью в чувствах
Бенедикта решилась на такие действия, которые до сих пор тяжким грузом лежат на ее совести. Общие фразы Джонни о брайтсвиллских делах возбудили в ней подозрения. Несмотря на так называемую эмансипацию, воспитанная на Среднем Западе Лаура не смогла представить ничего более подходящего к ситуации, чем «любовное гнездышко» и «другая женщина». Ненавидя себя за эти мысли, она все же решила, что подобная проверка искренности Джонни будет для нее хорошим экзаменом, и, взяв напрокат машину, в субботу отправилась в Брайтсвилл.
— Я даже не понимала, что буду там делать,— сказала девушка.— Возможно, я думала, как застану его с другой, выложу все прямо в глаза и с достоинством удалюсь. Но когда я доехала до ворот, мне стало ужасно стыдно. Все это было нечестно. Ведь я не верила Джонни уже теперь, а значит, и никогда бы не смогла поверить.
Я развернулась и помчалась обратно в Нью-Йорк. Всю ночь я не спала, а в воскресенье утром по радио сообщили, что Джонни в это время был убит.
Потому Лаура так поспешно и удрала из Нью-Йорка: боялась, что, заметив ее в окрестностях Брайтсвилла, кто-то мог донести в полицию. Дома она никогда не говорила о своей связи со светским львом, чье имя и портреты теперь часто мелькали то в прессе, то по телевидению. А услышав историю о таинственной Лауре, названной в завещании Бенедикта его наследницей (в случае, если он успеет на ней жениться до своей смерти), она даже не пошла к адвокату за разъяснением того, что никаких прав на состояние у нее нет.
И если бы расследование еще не было закончено, они бы никогда не дождались ее признания в том, что она Лаура и есть.
— Здесь, в Чилликоте, я дружу с одним парнем,— сказала Лаура чиновнику из Брайтсвилла,— который со школы мечтает на мне жениться. Осталось только день свадьбы назначить. Но члены его семьи, ярые баптисты, сделали бы мою жизнь невыносимой, всплыви эта история наружу... Вы можете не упоминать моего имени?
Ее имя не было упомянуто нигде.
— Последняя женщина в жизни Бенедикта,— проговорил инспектор Квин.— Кажется, так он ее называл в тот субботний вечер?
— Да, но он ошибался,— с непонятным упрямством заявил Эллери.— Лаура Мужзони была не последней.
— Не последней?
— Нет.
— Тогда кто же?..
Эллери разглядывал свое вино на свет. Точнее, не вино, а чистый «Бурбон». Наконец, он скривился и выпил его, как пьют лекарство.
— Последней женщиной в его жизни был Эл Марш.
— Марш,— сказал инспектор, роняя газету.
Он только что прочел сообщение о его похоронах и событиях, им предшествующих. Пресса намекала на обстоятельства довольно прозрачно, а если принять во внимание старомодные взгляды инспектора, то для него этот отчет был и вовсе прозрачнее ключевой воды.
— Случившееся до сих пор кажется мне каким-то нереальным.
— Почему? — поинтересовался Эллери.— Помнится, в свое время ты познакомился с настоящим зоосадом
людей, подобных Маршу. В принципе, каждый полицейский должен о них знать. И ты — не исключение.
— Но я впервые столкнулся с таким человеком непосредственно. Ведь Марш выглядел совсем как мужчина, и поступки у него были мужскими... Если ты, конечно, понимаешь, что яимею в виду. Вот если бы он отличался...
— Он и отличался в чем-то.
Старик уставился на него с удивлением.
— Взять хотя бы его жилище,— продолжал Эллери.— Оно буквально кричало о том, что его хозяин выпадает из нормы...
— Возможно, но я этого не заметил.
— Тебе такое простительно. Ты же не сидел там целый вечер.
— Намекаешь на грубую мебель и спортивные снаряды? Считаешь, они для маскировки?
Эллери едва заметно улыбнулся.
— Вот именно, для маскировки. Чтобы пустить пыль в глаза. Но все же не это его разоблачало. Основное доказательство было таким необъятным, что оно едва не выпало из поля моего зрения. Вспомни хотя бы коллекцию пластинок. Там преобладали Чайковский и Бетховен. А редкие издания книг? Пруст, Мелвилл, Крис Марло, Андре Жид, Поль Верлен, Генри Джеймс, Оскар Уайльд, Рембо, Уолт Уитмен. А книги по искусству? В первую очередь — Леонардо да Винчи и Микеланджело. Скульптуры: Александр Великий, Платон, Сократ, Вергилий, Юлий Цезарь, Катулл, Гораций, Фридрих Великий, Вильгельм Гумбольдт, лорд Китченер...
— Ну и что ты хочешь этим сказать? — удивленно перебил его отец.
— Ах ты, невинный викторианец! Ведь у перечисленных знаменитостей есть одно общее качество, роднящее их с нашим Обри, то бишь с Элом Маршем.
Инспектор помолчал, а потом тихо произнес:
— И Юлий Цезарь — тоже? За ним я такого не подозревал.
— Наверняка такого ни о ком сказать нельзя. Один англичанин по имени Брайан Мэдж несколько лет назад написал книгу «Один из двадцати». Другие утверждают, что гомосексуалисты встречаются через каждые десять человек. Как бы то ни было, но коллекция в квартире Марша буквально бросалась в глаза... Я совсем не горжусь ролью, сыгранной мной в этом деле.
— Наверное, и другие доказательства были?
— Доказательства — не совсем подходящее тут слово. Существовало, прости меня за выражение, предсмертное признание... Джонни выдал мне своего убийцу.
— Тебе? — Инспектор недовольно почесал усы.— Когда же он успел?
— Уже умирая. Марш как раз удрал, а он очнулся. И в последние мгновения перед смертью его затухающий мозг сотворил чудо. Под рукой у него не было ничего, чтобы записать там два-три слова. Но ему необходимо было сообщить, кто его убил и почему. Кое-как он дотянулся до телефона и позвонил в коттедж.