Я вздрогнул, все еще обнимая ее, и перевел дух. И почувствовал, что по лбу градом катится пот. Я смахнул его и попытался улыбнуться. На самом деле, мне ведь стало гораздо легче!
Гвенивер! Какое она имела к этому отношение? Неужели она все это сделала? Мне, оказывается, так нужно было ощутить рядом чье-то по-настоящему живое тепло, я даже не осознавал этого. Хорошо, что я хоть не напугал ее… Я не зря сравнил себя с ребенком, прижимающим к себе плюшевого медвежонка. Я таким и был, совсем потерявшимся, не в настоящем одиночестве, а только внутри своей головы. Мне нужно было что-то живое и настоящее, чтобы почувствовать реальность. И вдруг захотеть защитить ее от дракона, пусть им чуть-чуть не стал я сам.
Кого еще я мог защитить, если начал уже чувствовать себя сплошной обузой. Без которой справится кто угодно?
— Ты задумался? Тебе плохо? — спрашивала Гвенивер тревожно, а ее руки, обвивающие меня были такими сумасшедше теплыми, и это так кружило голову.
— Прости, Гвенивер. — тихо проговорил я. — Если сможешь. Но ты так нужна мне! Ты не представляешь…
И она буквально расцвела. Если зажегшиеся в глазах маленькие солнца — только метафора, то в какой угодно миг, только не в тот.
— И я люблю тебя! Ты правда — сказочный! — и последним словом она снова вогнала мне в сердце иголку.
Но я не стал обращать на это внимания и просто поцеловал ее. Теплая реальность, может быть, сказочная, но совсем не сказка. Не призрак и не химера. Мы оба существовали. И мы, и оба наших мира.
Я был совсем другим человеком, ничуть не похожим на того, кем был пять минут назад, и даже не тем, кем был многие годы, не способный отыскать себя среди всех этих чужих жизней. Но оказывается, на самом деле я никогда себя не терял. Только не всегда помнил об этом. О том, что могу значить что-то сам по себе, что бы меня когда-то ни создало.
Мы тихо рассмеялись и направились к лестнице, ведущей вниз, на грешную землю. Ее голова уютно лежала на моем плече. Я беззаботно махнул свободной рукой, и вдруг снова застыл, и волосы на моей голове встали дыбом. Я ощутил тыльной стороной пальцев что-то холодное, неподатливое и гладкое, будто ударился, наткнулся на металлическую стенку замкнутого ящика из моих кошмаров. Что я мог тут задеть?!.. Снова резко остановившись, я огляделся. Ничего здесь не было. Парапеты, нагретые солнцем или остуженные собственной тенью, были далеко. Может, просто порыв холодного ветра? Прядь, воздушная паутинка в общем потоке?
— Что ты увидел? — спросила Гвенивер с нарастающим страхом.
— Ничего. Гвенивер, пожалуйста, возьми меня за руку. Вот за эту. Можно обеими руками. И сожми так сильно, как сможешь.
Она удивилась. Но сделала, как я просил. Не задавая вопросов. Серьезная, как солдат. Я снова задышал ровнее. Я чувствовал ее. Чувствовал Гвенивер и всю реальность. В глубине души я знал, что это — реальность, и ничуть не сомневался. Все страхи — это только липкий морок, который можно сорвать и отбросить прочь как пряди паутины. Это просто что-то прилетевшее извне, не имеющее ко мне настоящему никакого отношения.
— Спасибо, Гвенивер.
— Ну конечно, — сказала она ласково и, подняв мою руку, которую сжимала, поцеловала ее, ошеломив и растрогав меня окончательно.
«Я не сойду с ума», — подумал я твердо. — «И не брошу тебя, Гвенивер. По крайней мере, пока не буду уверен, что ты будешь счастлива».
XIX. Кот Шредингера
Что это за чертов ящик, что все время мне мерещится? Хотя нет, уже не мерещится, ведь так? Ну его к дьяволу! Я знаю, что его не существует. Это просто что-то в моей голове.
Кажется, я понял. Чертов ящик Шредингера, в честь которого меня назвали. С закопанным котом, который ни жив, ни мертв. И в этом все дело.
Мы с Гвенивер бодро скатились с лестницы, отдавая распоряжения направо и налево, и приготовились встречать гостей, к приезду которых и так давно были готовы. Кей почти злорадствовал, готовя последние штрихи к торжественной встрече. Мог бы злорадствовать и я, оставайся я в том же состоянии, что полчаса назад, но мое настроение качалось как маятник над кромешно-черным колодцем.
Неправда. Теперь этот колодец был закрыт, когда я понял, где именно он находится. Люди, что меня окружали, могли совершенно не заметить, что во мне произошла какая-то перемена, но подходящие караваны я встретил абсолютно спокойно.
Первым подошел Кадор. Он мог бы подождать Лота и Моргейзу, но понимал, что мы уже завидели их приближение, и предпочел не совершать никаких несолидных маневров. Возможно даже, он поторопился, чтобы непременно прибыть первым. Разве не он в народной молве был моим прямым и непосредственным наследником?