- А если не примет?
- Значит, их чувства недостаточно искренни и просто не стоит ломать копья ради них.
- Я согласен, - поспешил сказать свое слово Талай.
- Хорошо, тогда и я соглашусь, - кивнула баронесса и обернулась к дому, где из окна за ними наблюдала Роксолана. Лицо у нее было сосредоточенным, и на взгляд матери она лишь коротко кивнула.
- Ну и где же ваш купец? - с нескрываемым ехидством осведомился баро, не видя, что на великолепного коня, который сразу же привлек его внимание, даже больше, чем драконыши, во дворе уже нет.
Шелест с Веровеком на спине появился эффектно. Встав на дыбы и по особому случаю материализовавшись не из тумана, а из ярких белых лучей, сконцентрированных в области его груди. И над их головами воспарили драконы. Маленькие, явно еще совсем дети, но уже грозные. Красный, рубиновый, даже попытался выпустить в воздух струю пламени, и у него это почти получилось. Правда, струйка была очень робкой, но кто хотел, тот увидел.
Но прежде чем спешиться, Веровек поднял глаза и встретился взглядом с Роксоланой, все еще смотрящей на двор из своего окна. Он улыбнулся ей робко, виновато, но с надеждой, а она лишь фыркнула в ответ и отвернулась. И далеко не сразу огорчившийся королевич осознал, что она отошла от окна лишь за тем, чтобы спуститься к нему. За штанину парадных брюк, спешно подогнанных под изменившуюся фигуру королевскими портными, его подергал ехидно ухмыляющийся Шельм и королевич спешился, ожидая свою возлюбленную. Она не заставила себя долго ждать. Выскочила на крыльцо и, поймав строгий взгляд матери, чинно спустилась по ступенькам. На ней было простое пестрое цыганское платье, но даже в нем она плыла по земле так величаво, что все засмотрелись.
- Хороша, - одобрительно цокнул языком Гиня.
Веровек покосился на него и отчего-то зарделся, как девица. В другое время красный масочник непременно расхохотался таким забавным выглядел сейчас королевич, но сейчас, понимая серьезность момента, сдержался, лишь весело переглянулся со стоящим рядом Муром и погладил по голове, подлезшего под руку черного дракончика.
- Что мне нужно делать? - обратилась девушка к Ставрасу, но тот лишь головой покачал.
- Не тебе.
И Веровек, словно подчиняясь скрытому приказу, протянул к ней руку, но не прикоснулся, так и замер с ладонью, обращенной к девушке.
- Я, Веровек Палтусович, люблю тебя и желаю разделить с тобой и горести, и радости, и счастье от рождения, и светлую печаль от смерти. Моя кровь, пусть продлится в твоей, - произнес он и его ладонь по линии жизни прочертил нарез, такой же, как был у Шельма, когда он приносил кровную клятву своему дракону. Вот только у Веровека алая полоска неожиданно засияла голубым.
И, повинуясь порыву, Роксоланна протянула руку ему навстречу, и точно такой же надрез алой нитью застыл на её ладони. И переплели они пальцы, соединили руки и улыбнулись растерянно, смущенно, но с нежностью во взорах, и засияли руки голубым, под стать крови королевича, когда они разняли их, все увидели, что теперь и кровь цыганки стала голубого цвета, как кровь супруга.
Мир принял клятву, посчитав её достойной короля. А короля, достойным любви простой цыганки.
- Мир принял ваши обеты друг другу, - очень тихо, но так, что услышали все, произнес Драконий Лекарь. - При свидетелях, поэтому не разомкнуть вам их до скончания жизни.
- Этого просто не может быть, - все еще не веря, прошептал Талай, но одного взгляда Мура, обернувшегося к нему, было достаточно, чтобы цыган развернулся, подошел к своему коню и, вскочив в седло, исчез с подворья баронессы.
- Это просто невероятно, - прошептала мать Роксоланы, глядя на них счастливыми, блестящими от слез глазами. - Девочка моя...
Роксолана кинулась на шею матери и расплакалась, таким потрясением для нее самой стало все произошедшее. Веровек все стоял возле двух плачущих женщин, и не знал, что сказать, что сделать. А потом, просто шагнул к ним и обнял обеих.
Гулянье в честь помолвки цыганки и королевича собрали буквально в рекордные сроки. Уже к вечеру во дворе за огромным, длиннющим столом собрался, чуть ли не весь город. Все пили за счастье молодых и славили проходимцев-сватов, умудрившихся не только сосватать девицу, но и тут же, не отходя от прилавка, женить.
Веровек сиял, как начищенный пряник и смотрел на Роксолану с таким тихим обожанием в глазах, что сторонним наблюдателям только и оставалось, что умиляться. Впрочем, после нескольких чарок крепкого цыганского вина они забывали и это. Веселье кружилось волчком и не думало замирать, останавливаться. Все плыли по этому восторженному кругу, братались, любились и просто были счастливы.
Ставрас собрался уходить уже за полночь, когда понял, что его уход, как одного из действующих лиц, никто не заметит. Но не тут-то было. Шельм перехватил его уже на крыльце.
- Куда это ты, дорогой, намылился, а? - в своей привычной манере, осведомился шут.
Он был все так же облачен во все белое и как-то умудрился не запачкать драгоценный наряд. Вот только плащ свой атласный уже где-то потерял, да и пиджак был лишь наброшен на плечи. Сразу становилось понятно, что туника под ним всего в один слой шелка, полупрозрачная, так еще и на фоне высокого костра, мечущего искры в небо за его спиной, совсем просвечивалась. Ставрас тихо вздохнул. Одеть бы мальца, а то простудится. Но заикнись он об этом, вскипит, набычится, попрет нарожен, и опять ссора. Пришлось сдержаться.
- Ты же знаешь, я никогда не любил затянувшиеся гулянья, - заметил дракон нейтрально.
- Знаю, ты всегда избегал балов, пока я в твоей жизни не появился, - нахально объявил шут. - Так почему уходишь сейчас? Ведь я же здесь.
- Потому что устал от людей.
- Даже от меня? - с неизменной улыбкой уточнил Шельм, и Ставрас не успел оценить изменившийся блеск в его глазах.
- Шельм, послушай, если хочешь, то иди, развлекись. Ведь это нормально, ты молодой, красивый, горячий. Любая девушка с удовольствием проведет с тобой ночь и не одну. А мне в полет...
- Шутишь, что ли? Что б я полет на девку променял? Да не за какие коврижки!
- Тогда оденься, богом прошу, а то...
- Ну, ты вообще... - Шельм аж дар речи на пару мгновений утратил и потом едва слышно, чтобы не так обидно было, добавил: - Наседка.
- Дракон, - наклонившись к нему почти беззвучно шепнул лекарь и в прекрасно расположении духа ушел в дом.
Они заперлись в комнате, чтобы ни одна сволота полет тот не прервала и остались в этом мире лишь бренными телами, упорхнув душами за грань бытия.
В неведомом мире, где небо цвета сирени освещали два солнца, одно большое, красное, другое крохотное, белое, Шельм валялся на спине, закинув ногу на ногу и закинув под голову руки, вольготно устроившись на драконьем брюхе, блаженствующего на розовой траве Ставраса. Радужный вытянул шею и что-то по драконьи глухо урчал себе под нос. Даже, кажется, задремывать начал. Но Шельм вдруг решил, что раз они достигли такой степени доверия, что дракон разрешил так беспардонно надругаться над беззащитным брюхом, то можно по задавать каверзные вопросы. Был у него тут один, который давно не давал парню покоя. Даже два. Но напрямую спросить про похождения дракона на любовном фронте он пока не осмеливался, а вот прояснить ряд чисто технических моментов не отказался бы.
- Ставрас...
- Ммм?
- А как оно у драконов происходит? В смысле, самка складывает крылья, ложится на спину, а самец опускается сверху, и что? А хвосты не мешают? Мне кажется, они должны стать довольно существенным препятствием.
В животе у дракона что-то весьма немелодично забулькало. Шут напрягся, даже сел, чтобы развернулся и посмотреть на выражение драконьей морды, тот как раз выгнул шею, чтобы так же встретиться взглядом с шутом. Потом Шельм понял, что кое-кто большой и крылатый пытается смех сдерживать, вот и булькает. За что наградил товарища ироничным взглядом. Дракон фыркнул, чуть не сдув с себя шута, но ответил, снова положив голову на траву.