— Нет. Мойры разгневались, что Ликаон посмел разрушить их планы. В наказание, они приказали ему убить своих детей. Он отказался. Тогда, боги прокляли нас всех.
— Как прокляли?
У Себастьяна задергалась челюсть, и в его глазах она увидела затаенную боль.
— Первое, мы достигаем полового созревания только после двадцати. Из-за того, что этот момент оттянут, когда оно, наконец, наступает, это слишком сильно воздействует на нас. Многие сходят с ума и, если, мы не находим способ контролировать и направлять свои силы, мы становимся Убийцами.
— Я так понимаю, что ты имеешь в виду не тот тип хорошего убийцы вампиров, борющегося со злом.
— Нет. Это существа, стремящиеся к абсолютному разрушению. Они убивают, не колеблясь и с невообразимой жестокостью.
— Как ужасно, — выдохнула Чэннон.
Он согласился:
— До половозрелости, наши дети — либо люди, либо животные, в зависимости от базовой формы родителей.
— Базовая форма? Что это?
— Аркадиане — люди, поэтому их базовая форма — человеческая. Катагария имеют форму того животного, к которому относятся. Урсулан будет медведем, Геракиан — ястребом.
— А Дракос будет драконом.
Себастьян кивнул:
— Ребенок не обладает силами, но как только он достигает зрелости, они приходят к нему. Мы пытаемся помогать тем, кто проходит через все это, и учим их обуздывать свою мощь. В большинстве случаев у аркадиан получается, но с катагарией все не так. Они побуждают своих детей к уничтожению людей и аркадиан. Из-за того, что мой род дал обещание остановить их и их Убийц, они возненавидели аркадиан и поклялись убивать нас и наши семьи. Короче говоря, мы находимся в состоянии войны.
Чэннон затихла, обдумывая его последние слова. Так вот какую вечную борьбу упоминал он вчера.
— Именно поэтому ты здесь?
На этот раз мука в его глазах была настолько сильной, что она зажмурилась.
— Нет. Я здесь, потому что пообещал.
— Что пообещал?
Себастьян не ответил, но она почувствовала, как напряжение вернулось в его тело. Он страдал, и девушка хотела знать почему. Но затем она поняла.
— Катагария уничтожили твою семью, ведь так?
— Они забрали у меня все. — Агония в его голосе была такой дикой и яростной. Никогда еще в своей жизни она не слышала ничего подобного.
Чэннон так хотелось утешить его, как никогда и никого раньше. Она мечтала иметь возможность стереть прошлое и вернуть его семью. Пытаясь отвлечь Себастьяна, она вернулась к предыдущей теме.
— Если вы воюете, то у вас должны быть армии.
Мужчина отрицательно покачал головой.
— Не совсем. У нас есть Стражи, которые сильнее и быстрее, чем остальные. Их долг — защищать всех: и людей, и оборотней.
Потянувшись к нему, она дотронулась до маски, скрывающей его татуировку.
— У всех аркадиан есть такие метки?
Себастьян отвел взгляд в сторону.
— Нет. Только у Стражей.
Чэннон улыбнулась.
— Ты — Страж.
— Я был Стражем.
То, что он выделил прошедшее время, сказало ей о многом.
— Что произошло?
— Все случилось давным-давно, и я не хотел бы об этом говорить.
Она могла понять это, особенно после того, как он столько ей рассказал. Любопытство было сильнее, чем она могла вынести, и все же, она не стала настаивать.
— Хорошо, но могу я спросить всего лишь одну вещь?
— Конечно.
— Когда ты говоришь давным-давно, у меня появляется чувство, что это означает нечно совершенно другое. Это было десятилетие, два или…
— Двести пятьдесят четыре года.
У нее отпала челюсть.
— И все это время ты был один?
Себастьян кивнул.
У нее защемило в груди. Двести лет в одиночестве. Она не могла себе этого представить.
— И у тебя совсем никого нет?
Себастьян замолчал, когда старые воспоминания вновь всколыхнулись в нем. Он делал все возможное, чтобы забыть о своих обязанностях как Стража. Свою семью. Он был воспитан, чтобы беречь свою честь в сердце и из-за одной ужасной ошибки потерял все, что имело для него значение. Все, чем он однажды был.
— Я был…изгнан, — слова застревали в его горле. За все это время он ни разу не произнес их вслух. — Ни одному аркадианину не разрешено общаться со мной.
— Почему они изгнали тебя?
Он не ответил. Вместо этого он указал вперед.
— Взгляни туда, Чэннон. Я думаю, ты увидишь кое-что, намного интереснее меня.
Сильно в этом сомневаясь, Чэннон повернула голову, и у нее перехватило дыхание. Впереди, на холме располагалась огромный деревянный замок, окруженный зданиями. Даже с такого расстояния она видела передвигающихся людей и животных.
Она моргнула, не веря своим глазам.
— О, боже, — выдохнула она, — настоящая саксонская деревня.
— Да, полный набор вместе с плохой гигиеной и отсутствием канализации.
Ее сердце громко колотилось, пока они медленно и размеренно приближались к холму.
— Ты не мог бы заставить эту штуку двигаться быстрее. — Спросила она, сгорая от желания подобраться поближе.
— Я мог бы, но тогда они сочтут это проявлением агрессии и, возможно, решат выпустить в нас пару стрел.
— О, тогда я могу подождать. Не хочу быть подушечкой для иголок.
Себастьян молчал, наблюдая как Чэннон тянется, чтобы разглядеть город получше. Он улыбнулся ее нетерпению, когда она завертелась в седле, потираясь бедрами о его болезненно-напряженный пах.
Удивительно, насколько сильно он хотел обладать ею снова, учитывая недавно проведенную вместе ночь. Мужчина до сих пор не мог поверить, что рассказал ей настолько много о своем прошлом и своих людях, но как его пара она имела право знать о нем все. Если только она станет его парой. Он все еще не решил, что с этим делать. Самым благородным было бы вернуть ее домой и оставить. Но он не хотел. Ему не хватало человека, о котором он мог бы заботиться, того, кто заботился бы о нем.
Сколько раз лежал он ночью, не в силах сомкнуть глаз, мечтая о семье. Желая нежности утешающего касания? Скучая по смеху и теплоте дружбы? Веками, его одиночество было его адом. А эта женщина, сидящая на его коленях, может стать его единственным спасением. Если только он решиться.
Чэннон прикусила губу, когда они въехали во внутренний двор замка, и она увидела настоящих, живых саксов за работой. Там были мужчины, кладущие камни, восстанавливая часть ворот. Женщины, ходящие туда и сюда с корзинами белья и пищи, болтая между собой. И дети! Множество саксонских детишек бегало вокруг, они смеялись и играли друг с другом. Более того, там были купцы и музыканты, жонглеры и акробаты.
— Тут проходит какой-то фестиваль?
Он кивнул.
— Закончен сбор урожая, и теперь всю неделю люди будут праздновать, чтобы отметить это.
Она пыталась понять, о чем болтали люди в толпе. Это было неописуемо. Они говорили на староанглийском.
— О, Себастьян, — вскрикнула она, заключая его в кольцо своих рук и прижимая к себе. — Спасибо тебе за это. Спасибо.
Себастьян сжал зубы от ощущения ее груди, прижавшейся к нему, ее дыхания, обжигающего его шею. Его пах напрягся еще сильнее, и потребовались все его силы, чтобы удержать зверя в узде. Он почувствовал, как разрывается все внутри него, когда он противопоставил друг другу части своей души. Это было опасно, но необходимо, для их же собственного блага.
Особенно, учитывая, что обе его части хотели одной и той же вещи — они хотели Соединения, где Чэннон доверит ему себя, церемонии, которая свяжет их навеки. Такие решения не принимаются легко. Ей придется отказаться от всего, чтобы быть с ним. Всего. И он не был уверен, что может просить ее об этом. Это было бы несправедливо, и он определенно не был достоин такой жертвы.
Он увидел счастье в глазах Чэннон и улыбнулся ей.
Но эта улыбка померкла, когда он оглядел город и увидел невинные души, жизнь которых оборвется, если что-нибудь пойдет не так.
Брэйсис продемонстрировал редкий для него проблеск интеллекта, когда организовывал этот обмен. Клятвой Стража Себастьяну было запрещено превращаться в дракона или каким-либо образом использовать свои силы, если это может открыть людям его происхождение. В присутствии невинных, он должен был выдавать себя за человека. Брэйсис поклялся, что Катагария придут в людском обличии, чтобы совершить обмен, а затем мирно уйдут. К сожалению, у Себастьяна не было другого выбора, кроме как верить ему. Конечно, Брэйсис знал, насколько велики силы Себастьяна и был бы полным идиотом, если бы попробовал напасть на него. Зверь может быть глупым, но Брэйсис настолько глупым не был.