На рассвете он должен будет уйти. Но до тех пор он намеревался провести с Чэннон столько времени, сколько сможет, позволяя ее присутствию скрасить одиночество внутри него, ослабить боль в сердце, сжигающую его большую часть жизни.
Чэннон следовала за администратором, ведущей их по ресторану, но все это время она чувствовала позади себя присутствие Себастьяна — его горячий хищный взгляд на ее коже, и то, что он, как будто, хотел проглотить ее целиком. Что было еще невероятнее, она сама хотела вобрать его в себя. Ни один мужчина еще не заставлял ее чувствовать себя настолько женщиной и не вызывал желания часами изучать его тело руками и губами.
— Ты опять нервничаешь. — Заметил он, когда их усадили в темном уголке в задней части бара. Она оторвалась от меню, чтобы поймать взгляд этих зеленовато-золотых глаз, напоминающих ей о каком-то диком звере.
— Ты невероятно проницателен.
Он склонил к ней голову.
— Меня обвиняли и в худшем.
— Уверена в этом, — поддразнила она в ответ. Действительно, он производил впечатление преступника. Опасный, темный, соблазнительный.
— Ты действительно вор?
— Смотря, какое значение ты вкладываешь в это слово.
Она засмеялась, хотя не была уверена, шутит он или говорит всерьез.
— Итак, скажи мне, — сказал он, когда официантка принесла напитки, — чем ты занимаешься, Шэннон через «ч»?
Она поблагодарила официантку за свою «Коку», затем посмотрела на Себастьяна, чтобы увидеть, как он отреагирует на ее профессию. Большинство мужчин несколько пугались ее занятия, хотя она не могла понять почему.
— Я профессор истории в университете Вирджинии.
— Впечатляет, — сказал он с искренним интересом. — На каких временах и культурах ты специализируешься?
Ее удивило, что он знал кое-что о ее работе.
— В основном пренорманская Британия.
— А. «Hwaet we Gar-Dena in gear-dagum peod-cyninga prym gefrunon, hu da aephelingas ellen fremedon».
Его староанглийский ошеломил Чэннон. Он говорил так, как будто этот язык был ему родным. Представить только, настолько красивый мужчина, разбирающийся в предмете, столь дорогом ее сердцу.
Она ответила ему переводом.
— Итак. «Истинно! Исстари слово мы слышим о доблести данов, о конунгах датских, чья слава в битвах была добыта!»
Он склонился к ней.
— Ты хорошо знаешь «Беовульфа».
— Я углубленно изучала староанглийский, что весьма полезно, учитывая мою работу. Однако ты не похож на историка.
— А я и не историк. Я скорее что-то вроде реконструктора.
Это вполне объясняло его внешний вид. Теперь его присутствие в музее и по-рыцарски властные манеры приобрели смысл.
— Это исследования средневековья привели тебя сегодня в музей? — спросил он.
Она кивнула.
— Я изучаю гобелен уже много лет. Я бы хотела быть тем человеком, который, наконец, приоткроет над ним завесу тайны.
— Что бы ты хотела узнать?
— Кто создал его и зачем? Как появилась эта история? Поэтому, я хотела бы знать, как музей заполучил его. У них нет никаких записей ни о нем, ни о человеке, у которого они приобрели его.
Его автоматические ответы удивили ее.
— Они купили его в 1926 году за пятьдесят тысяч долларов у коллекционера, пожелавшего остаться неизвестным. Что до остального — гобелен был создан в 17 веке в Британии женщиной, которую звали Антифона. Это история о ее дедушке и его брате и их извечной борьбе между добром и злом.
У него был настолько искренний взгляд, что она была почти готова поверить ему. Странно, но его слова имели смысл, учитывая то, что гобелен не был закончен. Но с этим она была осторожна.
— Антифона, да?
Он покачал головой.
— Ты просто не веришь ни одному моему слову, не так ли?
— Почему же, добрый господин, — с озорством сказала она с притворным английским акцентом. — Не то чтобы я тебе не верю, но как историк, я должна полагаться на факты. У тебя есть какие-нибудь доказательства сделки или существования этой Антифоны.
— Есть, но я сомневаюсь, что ты хорошо отнесешься к тому, что я их тебе предоставлю.
— Почему это?
— Они до смерти испугают тебя.
Не зная, как отреагировать на эти слова, Чэннон откинулась назад. Она действительно не знала, что представлял собой человек, сидящий напротив. Он заставлял ее нервничать, в то же время, привлекал своей опасностью. Притягивал, несмотря на все доводы разума.
Они молчали, пока их заказ размещали на столе.
Пока они ели, Чэннон изучала его. Отблески свечей в баре танцевали на его глазах, заставляя их сверкать, как у кошки. У него были сильные и мозолистые руки — руки мужчины, привыкшего к тяжелой работе — и все же, его окружала аура богатства и власти, аура могущественного человека, следующего своим собственным правилам. Он был абсолютной загадкой, как будто в нем уживались две личности, которые заставляли ее чувствовать себя одновременно и в безопасности, и под угрозой.
— Скажи, Чэннон, — внезапно спросил он, — тебе нравится преподавать?
— Иногда. Но исследования я люблю больше. Я люблю копаться в древних манускриптах и пытаться собрать прошлое по крупицам.
Он издал короткий смешок.
— Без обид, но это кажется ужасно скучным.
— Ну конечно, убийство драконов — это ведь более активное времяпрепровождение.
— Да. Никогда не знаешь, что случится в следующий момент.
Она вытерла рот, глядя на то, как он ест, оперируя превосходными европейскими манерами. Он был определенно образован, но выглядел странно по-варварски.
— Так как же ты убиваешь драконов?
— Очень острым мечом.
Она покачала головой.
— Да, но… ты его вызываешь? Или идешь к нему сам?
— Самый легкий способ — это незаметно подкрасться.
— И молиться, чтобы он не проснулся?
— Ну, если он просыпается, это делает игру более интересной.
Чэннон улыбнулась. Его заразительное остроумие притягивало ее. Особенно, учитывая то, что он, казалось, не замечал женщин вокруг, строящих ему глазки, пока они ели. Как будто он видел только ее. Как правило, все эти женско-мужские игры ее отталкивали. Ее последний бой-френд, корреспондент из Вашингтона, указал ей на каждый недостаток в характере или внешности, которым она обладала. Последнее, чего она хотела, так это еще одних отношений, где они с мужчиной не были бы равны.
Для следующего романа, она предпочла бы кого-нибудь похожего на нее — историка, со стандартной внешностью, жизнь которого также крутилась бы вокруг исследований. Две довольные капельки воды.
Ей не был нужен горячий, загадочный незнакомец, заставляющий ее кровь кипеть от желания. Чэннон, ты только послушай себя. Ты — сумасшедшая, если не хочешь этого мужчину. Возможно. Но такого еще никогда с ней не случалось.
— Знаешь, — сказала она ему, — Я не могу избавиться от чувства, что ты все же собираешься потом похитить меня, связать меня голую, чтобы твои друзья могли прийти и посмеяться надо мной.
Он приподнял бровь.
— И часто с тобой такое случалось?
— Нет, никогда, но у сегодняшнего вечера есть все задатки для того, что бы стать эпизодом «Сумеречной Зоны».
— Обещаю, что голоса Рода Серлинга за кадром не будет. Со мной ты в безопасности.
И по какой-то странной, не имевшей абсолютно никакого смысла причине, она поверила ему. Следующие несколько часов Чэннон провела, наслаждаясь ужином и болтая о своей жизни. С Себастьяном было невероятно легко разговаривать. Хуже того, он сводил ее гормоны с ума. Чем дольше они были вместе и шутили друг с другом, тем неотразимее он становился.
Она взглянула на часы и вздохнула.
— Ты знаешь, что уже почти полночь?
Он проверил свои часы.
— Мне не хотелось бы заканчивать наш ужин, — сказала она, кладя салфетку на стол и отодвигая стул, — но я должна идти, иначе я не смогу поймать здесь такси.