Дракон замолчал. А в голове Дэйна продолжали звенеть его слова.
Любовь.
Дэйн не знал любви, по крайней мере, ничего подобного, о чем так любила слушать Сишель. Чего-то, что заставило бы его проклясть и обречь на муки.
Он знал, что любил родителей, сестру, но эта любовь была спокойной, как гладь озера. И даже когда в пылу ссоры в детстве, сестра могла забрать игрушку или изломать только построенный песчаный замок, а Дэйн от обиды бросался на нее с кулаками, даже тогда… любил. Эта любовь лишь иногда напоминала о себе спокойным, приятным теплом, когда родители или Сишель делали нечто, от чего щемило сердце.
То, о чем говорил дракон, вызывало скорее не восхищение или желание испытать то же, а… страх. Как перед стихийным бедствием, когда человек совершенно не в силах ничего сделать.
— То есть этот маг решил отомстить тебе, и при этом, обречь на смерть еще столько людей, зная, какого это, терять любимых?
— Нет, он… Проклял меня в порыве злости и скорби, не думал, что делал, — дракон говорил так, словно оправдывал мага, словно был согласен с собственным наказанием, и отчего-то это вызывало в Дэйне порывы ярости. — Он хотел, чтобы я точно усвоил, что невозможно заставить кого-то полюбить против воли. Но проклятие накладывал впопыхах, во власти чувств, а не разума и получилось, как получилось… Превратил в того, кем видел меня — в чудовище, обязал жить, пока не найду того, кто сможет полюбить меня, в тот срок, что был у Эмеральд… неделя в ожидании, две вместе, и еще одна — на скорбь, а дальше — в сон и все сначала…
Дракон уставился на свои руки.
— После этого маг ушел, я даже по началу не верил, что у него получилось. Как оказалось, магии потребовалось время, чтобы все сработало… Вокруг острова постепенно собирался туман… А когда появился круг, я впервые превратился и, во власти проклятия, полетел к островам… Я видел все, видел своими глазами, всех людей, что погибли в том городе… Я крушил и крушил все, не щадя никого, но не мог остановиться…
Дэйн снова сжал драконью ладонь.
— Что было дальше? — спросил Дэйн, чтобы вырвать дракона из картин того дня.
— Узнав о случившемся, маг вернулся. Единственный человек, который мог проходить сквозь туман… Он попытался снять проклятие. Но сила, с которой он его наложил, оказалась неподвластной даже ему.
С этой минуты надежда, что жила в Дэйне все это время начала стремительно погибать. Если сам создатель проклятия не смог его снять, то что сможет Дэйн?
— Когда он изучил проклятие, выяснил, как оно работает, то вернулся на Великие острова и придумал легенду. Это был единственный способ сократить жертвы в будущем. Тем более люди, оставшиеся в живых на развалинах города, охотно ему поверили.
— Но разве… — Дэйну стало стыдно за то, как отчетливо страх пропитал его интонации, он прокашлялся. — Разве проклятия не накладывают так, чтобы их можно было снять?
— В этом твои познания верны, — ободряюще улыбнулся дракон. — Механизм снятия есть всегда. Маг потратил огромное количество времени, всю оставшуюся жизнь. И пришел к выводу, что… Что меня должно получится…
— Получится что?
— Сделать так, чтобы человек, попавший сюда, смог меня полюбить… Только тогда проклятье дарует мне освобождение и смерть.
Какая жестокость, подумал Дэйн, стиснув ладонь дракона, и тот вдруг так же сжал ее в ответ.
— Но… — только и смог произнести Дэйн, глухо и беспомощно. До него, наконец, дошла самая жестокая суть проклятия. Как бы Дэйн не хотел жить, не хотел вернуться, полюбить кого-то насильно он был не в силах. Он, конечно, мог сказать все что угодно, но обмануть древнюю магию, жестокое проклятие?
— Именно потому я не хотел разочаровывать тебя… — продолжил дракон. — Хотел… сделать это время для тебя лучшим, из возможных. Потому что механизм если и существует, то он… невозможен.
— Если? — переспросил Дэйн, которому уже было достаточно плохих новостей.
— Маг предположил, что это наиболее точный вариант, но проверить на практике не было возможности.
— Поэтому в легенде говориться о девушке?
— Не думаю, что дело именно в романтической любви. Она может быть дружеской, платонической… Но именно любовью. Скорее про девушку маг добавил уже от себя, посчитал, что так будет лучше. Но… в любом случае, слишком короткий срок и слишком неблагоприятные обстоятельства. Каждый, кто сюда попадает, ощущает себя жертвой, узником, что правда…
— Плохая почва для любви… — бесцветно подтвердил Дэйн. В эту минуту он понял — с острова живым ему не выбраться.