– Нет, а для кого ты их купил? Здесь – кому? Они вроде как ни на одну здешнюю задницу не налезли бы. – Марина Ивановна на секунду задумалась. Внезапно лицо ее покрылось красными пятнами. – Ты что… ты что, скотина, ты для нее эту дрянь купил?
– Марин, я – нет, ты что… да что ты такое себе вообразила? – По тону Олега Ильича было видно, что он трусит.
– Да я по лицу твоему вижу. Все вижу. Для нее, значит. Ах ты, мерзавец! Да ей же всего восемь лет. Она ж ребенок… дитя совсем несмышленое… Даша… Да ее мать, Ольга, она ж тебя… она ж за свою Дашку тебя пополам…
– Что ты все выдумываешь? При чем тут девчонка Борщаковой?
– Да при том, что… А, я помню, я видела, как ты глазел на нее в холле. Я подумала, что ты на эту навороченную дуру Идку пялишься… Но она ж старая для тебя, ей тридцатник, а тебя, козла, ведь все девчонки, лолитки, младенцы возбуждают.
– Заткнись! Или я тебя…
– Что, что ты меня?
– Или я тебя сейчас ударю, – прошипел Олег Ильич.
– Только попробуй. Только посмей у меня. Чтобы сегодня же выкинул эту красную дрянь из моего номера. Слышишь? Я спрашиваю тебя – слышишь?
– Хорошо, сегодня же их не будет.
– И чтобы я даже рядом тебя не видела с девчонкой Борщаковой. На пушечный выстрел чтоб не смел к ней подходить.
Глава 7
ПРОВАЛ
Военные машины оккупировали шоссе. К полудню их стало больше. Солдаты повзводно углублялись все дальше в лес. Намного больше стало и сотрудников милиции. Кинологи с собаками шли по берегу реки. Лай овчарок слышался и со стороны Горелого оврага. Крутые обрывистые склоны оврага прочесывали осторожно, но чрезвычайно тщательно – здесь все надо было осмотреть до наступления темноты.
Возле группы сотрудников милиции, только что закончивших осмотр заливных лугов, фермы и старого элеватора, остановилась бело-синяя «Волга» с мигалкой. За рулем сидел подполковник Поливанов – начальник местного Двуреченского отдела милиции.
– Ну, как тут у вас дела? – спросил он хмуро.
Выслушал доклад: участки отработаны, позитива нет.
– Где Шапкин со своей группой?
– Он в Юбилейном, решил осмотреть все там сам.
Поливанов все так же хмуро кивнул. Четверть часа назад он созванивался по телефону с военными. Прочесывали территорию они добросовестно, но у них пока не было ничего обнадеживающего. В самом Двуреченске результатов тоже не было. Там с утра начали с вокзала, с пригородных поездов, участковые инспектора и оперативники обходили дом за домом, улицу за улицей. Проверялись дворы, подвалы, старые гаражи, чердаки. На поиски был брошен почти весь личный состав. Но количество так и не перешло в качество.
«Завтра придется вызывать водолазов и с катером надо будет что-то решать, изыскивать, – размышлял подполковник Поливанов, направляясь к Юбилейному. – И, конечно же, школа. Еще раз нужно переговорить с учителями и с учащимися. Информация-то у нас крайне скудная. Но может, сейчас там, в Юбилейном, что-то обнаружится?»
Район Юбилейный был прибрежным, речным. Здесь недавно построили платный понтонный мост, чтобы разгрузить пробки на мосту Центральном, соединяющем обе части города – старую, собственно «город», и частный сектор. Тут до сих пор еще вдоль набережной сохранились дебаркадеры – дощатые двухэтажные бараки, называемые в Двуреченске «поплавками». В «поплавках» размещались общежития и коммуналки. Дебаркадеры давно обветшали, но сносить, очищать от них реку в Двуреченске как-то не спешили. Не очень рвались приводить в порядок и соседнее Подгорное. Шли слухи, что городская администрация выставляет этот участок на аукцион. Место было неплохое – в черте города, с видом на реку. Только вот горожане его недолюбливали. В разные годы городская власть пыталась что-то сделать с этим местом. В середине шестидесятых здесь на пустыре разбили футбольное поле, поставили ворота, планировали организовать стадион. Но после того, как в роще рядом с полем в окопах, оставшихся с войны, досужие мальчишки нашли неразорвавшуюся мину и притащили ее с собой, бросив под трибуну, и она ахнула (никого не убив по счастливой случайности), с физкультурой и спортом в этом месте совсем не заладилось.
Окопы и полуразрушенные блиндажи проверяли саперы, и каждый раз что-то находили – патроны, осколки снарядов. Подполковник Поливанов сам родом не из Двуреченска, но военную историю Юбилейного-Подгорного знал, как и все местные, хорошо. Во время войны вся эта территория – берег реки, роща, Грачиная пустошь, – все было опутано колючей проволокой. По слухам, абвер здесь строил свою диверсионную школу, но развернуться так и не успел. Отступая, немцы взорвали постройки. От взрыва уцелел лишь «провал» – так впоследствии в Двуреченске называли бетонный бункер, о назначении которого жители впоследствии терялись в догадках. Странное было сооружение – что-то похожее на штольню, уходившую почти отвесно под Зяблинский холм. Вроде бы бомбоубежище, и вместе с тем не совсем бомбоубежище. Поговаривали, что это часть задуманной немцами ставки-бункера для высшего командования рейха в ходе наступления на Москву.
А уже после войны, в сорок восьмом году, «провал» стал центром весьма мрачной и загадочной истории, о которой до сих пор в Двуреченске помнили, но болтать о ней чужим не любили, остерегались. Отголоски этой истории доходили и до подполковника Поливанова. Проезжая дебаркадеры, он вспомнил заседание совета мэрии, на котором обсуждали предложение засыпать «провал», навсегда прекратив туда доступ. Предложение было внесено председательницей комиссии по делам несовершеннолетних, но, увы, завязло в комментариях и предложениях. Стали мусолить вопрос со всех сторон: почему только «провал», а как быть со старыми окопами и блиндажами, их что, так и оставить зиять? А со свалкой что делать? Кем будет профинансирован вывоз мусора? И самое главное, куда его вывозить, не за реку же на территорию заказника? Попытались провести все в комплексе по смете, но быстро поняли, что в бюджете города на это средств нет. И вопрос заглох сам собой.
И вот он, возможно, аукнулся так, как в Двуреченске и не ждали.
«Если, не дай бог, ОН сунулся в провал, сорвался и разбился, то прокуратура этого так не оставит, будет искать виноватого, – думал Поливанов. – Дорого нам обойдется то заседание, на котором мы так ничего и не решили».
Бело-синяя «Волга» свернула с шоссе в рощу, тронутую первыми красками осени. Подполковник Поливанов вышел. Под ногами было сыро, пружинила палая листва, глушила шаги. Тут и там из земли торчали ржавые жестянки, битое стекло, в кустах громоздились рваные полиэтиленовые мешки с мусором. Слева начинался овраг – вот во что превратились с годами размытые дождями окопы. Тут было не проехать на машине. А ведь место это было всего в двухстах метрах от Юбилейной набережной, от «поплавков», от булочной и винного магазина! Все здесь выглядело запущенным, заросло кустами, лебедой да бурьяном.
Возле глинистого склона Зяблинского холма, возвышающегося над рекой, подполковник Поливанов увидел милицейский «газик» и оперативников. Двое держали в руках крепкую веревку. Конец ее уходил куда-то вниз. Только приглядевшись, можно было рассмотреть среди пожухлой травы, кустарника и вороха палых листьев что-то похожее на бетонный бордюр, на окантовку старого заброшенного колодца. Когда-то под землю вела крутая бетонная лестница с железными перилами, но от взрыва она разрушилась, и спуститься в бункер-«провал», не рискуя поломать себе ноги, можно было теперь только с помощью веревки.
– Ну что? – спросил Поливанов, подходя. – Как тут у вас?
– Видимых следов присутствия не обнаружено. Вещей тоже никаких, – ответил тот из оперативников, чьи руки не были заняты веревкой.
– Шапкин?
– Он там, – оперативник показал себе под ноги.
– Один?
– Мы одного-то его еле спустили. Как бы грунт не обвалился.
– Значит, лично решил проверить, слазить туда? – Поливанов приблизился к провалу, присел.
Снизу дохнуло сыростью и плесенью, прелью и какой-то затхлой вонью, точно из разрытой могилы.