Когда стало ясно, что зал разделился, эти двое шагнули вперед, подальше от Мастеров, чтобы предстать перед своими сверстниками. Выбранные из избранной группы и поддержанные гильдией в целом, самые опытные мужчины и женщины теперь отдавали свои голоса за то, кто будет лидером.
— Я голосую за Пауэлла. — Макс первым отдал свой голос.
— Я голосую за Феодосию, — решила вторая женщина.
Последний мужчина долго раздумывал. Флоренс пожалела, что не может спросить его о том, что пронеслось у него в голове. О чем думал человек, решая будущее гильдии? Как вообще подходить к подобной ситуации? Флоренс хотелось подражать и учиться этому мастерству.
Он глубоко вздохнул и сделал свой выбор.
— Я голосую за Пауэлла.
Макс снова встал, а женщина, стоявшая рядом с Пауэллом, отошла в сторону.
— Пауэлл, Наместник Харвестеров, голосование свершилось тринадцатого числа одиннадцатого месяца тысяча восемьдесят первого года. Руководи с мудростью.
— Руководи с мудростью, — повторил зал, в том числе и Флоренс. Она никогда не видела церемонии голосования Наместника, она читала об этом. И хотя ситуация была, безусловно, неординарной, отступление от традиций казалось правильным. Это напоминало о старых временах гильдий и традициях, которые они хранили, — о том, что Драконы могли забрать у Лума, только если гильдии позволят им это сделать.
— Сеять и пожинать. — Максвелл положил руку на плечо Пауэлла.
— Сеять и пожинать. — Феодосия сделала то же самое.
— Сеять и пожинать. — Остальные Мастера произносили слова и тоже присоединялись. Вскоре комната превратилась в одно большое колесо со спицами, в центре которого находился Пауэлл. Слова «Сеять и пожинать» наполнили воздух и соединили Харвестеров так же сильно, как и их физический контакт.
— Сеять и пожинать, Пауэлл, — прошептала Флоренс, оторвавшись от группы. К ее удивлению, Дерек и Нора ответили ей тем же.
Это была темная удача, но все равно удача. Флоренс прислонилась к стене, позволяя Пауэллу улучить момент, а харвестерам — найти в этом утешение. Ведь она больше не беспокоилась о том, что найдет время или сочувствие у Наместника Харвестера.
41. Ивеун
Ивеуна разбудил резкий стук в дверь. Он издал низкий рык, выражающий недовольство тем, какой дурак посмел потревожить его в такую рань. Он решил проигнорировать обидчика. Вместо того чтобы забить их камнями, он повернулся к своей Королеве.
Пусть никто не говорит, что он не был благосклонным правителем.
Раздался еще один стук. Еще одно низкое рычание. И голос, изменивший ритм предрассветных часов.
— Доно, Доно, я вернулся из поместья Син. — Финнир.
Ивеун сузил глаза в тусклом свете. Финнир, как никто другой, не был бы так смел перед ним. Значит, все, чему он научился в поместье, стоило того, чтобы рисковать гневом Ивеуна. Он оскалил зубы в предрассветных сумерках, словно запах вина и яда все еще мог проникать через открытый балкон.
Колетта стояла, не говоря ни слова. Она накинула на себя мантию цвета вермильона9, от которой веяло свежим солнечным светом, и без слов удалилась в маленькую боковую комнату. Они редко позволяли видеть себя вместе, особенно с нежностью. Это больше подходило к их имиджу — грозный Король и его непутевый Рю.
Ивеун встал и направился к двери. Он ненадолго остановился. В воздухе витала какая-то иная магия. Приглушенная дверью, она была трудноразличима. Но, судя только по ее свирепости, она точно не принадлежала Финниру.
Он осторожно открыл дверь. Поза его была расслаблена, но каждый мускул тела был натренирован и готов взорваться. Когти руки, стоявшей за дверью, уже были разжаты.
— Кто твой гость? — прямо спросил Ивеун, сузив глаза, глядя на незнакомого Дракона на стороне Финнира.
У Финнира не было времени на то, чтобы сформулировать ответ.
Иллюзия, наложенная на женщину, раскачивалась при каждом ее движении — слишком сложная, чтобы поддерживать ее поверх громоздкой одежды. Ивеун отчетливо услышал звук ломающейся кости и рассекаемой плоти. В нос ударил аромат кедра, когда Финнир закашлялся кровью.
Ивеун смотрел, как на его глазах разрушается тщательно продуманная игра, которую он вел годами. Финнир, его игрушка, его возможность уничтожить Син и посадить на место Оджи верную тень, не мог быть убит здесь и сейчас. Они были слишком близки, Петра слишком ослабла, чтобы сбиться с курса.