— Ты нуждаешься во мне больше, чем я когда-либо нуждался в тебе, — уж об этом я позаботился! Ты не можешь сбежать от меня, а если бы даже и смог, голод пригнал бы тебя обратно, а в первую очередь даже не голод, а… твои запястья. Ты желаешь меня. Без меня ты пуст. Иди! Попробуй сбежать! Посмотрим, куда это тебя приведет.
Уилл задрожал.
Он распахнул дверь и выбежал наружу.
Первый закат вдали от Дракона Уилл провел так: когда солнце село, его вырвало, а потом случился приступ поноса. Скрючившись от боли, жалкий и зловонный, он провел всю ночь в чаще Старого Леса. Иногда он выл и катался по земле. Тысячу раз ему приходила мысль вернуться обратно. И тысячу раз он говорил себе: «Еще не время. Потерпи чуть-чуть, а потом можешь сдаться. Но пока не время».
Его тянуло вернуться, тоска накатывала волнами. Стоило ей схлынуть — и он думал: если день продержаться, то на следующий будет уже легче, а на третий — еще легче. Потом болезненное желание вернуться накатывало снова, эта черная жажда, гнездящаяся в его плоти, эта ломота в костях, и тогда он уговаривал себя: нет, еще не время. Надо потерпеть еще несколько минут. А там и сдаться можно будет. Скоро. Но не сейчас. Еще немного.
К утру самое страшное было позади. Когда забрезжил рассвет, он выстирал одежду в ручье и повесил ее сохнуть. Чтобы согреться, он ходил туда-сюда и пел «Песни любви Верлина Сильвануса», те из пятисот стихов, какие смог вспомнить. Наконец, когда одежда была уже только чуть-чуть влажной, он нашел большой дуб, который давно присмотрел, и достал из дупла заранее припрятанную бельевую веревку. Взобравшись чуть ли не на самую вершину огромного дерева, он привязал себя к стволу. Там, слегка покачиваясь на слабом ветру, Уилл наконец заснул.
Через три дня Яблочная Бесси пришла поговорить с ним туда, где он прятался. Та, что говорила правду, склонилась перед ним в поклоне.
— Господин Дракон просит тебя вернуться, — сказала она официально.
Уилл не стал спрашивать почтенную колдунью, как она нашла его. Мудрые женщины знали свое дело и никогда не делились тайнами ремесла.
— Я вернусь, когда буду готов, — ответил он. — Я еще не закончил свои дела.
Он тщательно сшивал листья дуба, ольхи, ясеня и тиса иголкой, мастерски изготовленной из шипа, и нитками из травинок, которые он разделил на волокна. Это была нелегкая работа.
Колдунья нахмурилась:
— Ты всех нас подвергаешь опасности.
— Он не станет разрушать себя из-за меня одного. К тому же он ведь уверен, что я обязательно вернусь к нему.
— Это правда.
Уилл невесело усмехнулся:
— Ты не обязана и здесь заниматься своим ремеслом, досточтимая госпожа. Можешь говорить со мной так, как говорила бы с любым другим. Я больше не человек Дракона.
Взглянув на нее повнимательней, он впервые увидел, что она не так уж намного старше его. В мирное время он мог бы вырасти довольно быстро, и когда-нибудь, года через два или, быть может, через пять, мог бы предъявить на нее права, по законам… свежего дерна и ночи. Всего лишь несколько месяцев тому назад ему стало бы неуютно от этой мысли. Но теперь в своих размышлениях он зашел так далеко, что она его не покоробила.
— Уилл, — осторожно начала колдунья, — что ты задумал?
Он показал ей свою новую одежду:
— Я стал зеленорубашечником.
Пока шил, он сидел без рубашки. Уилл разорвал ту, в которой служил Дракону, и тряпки использовал на трут, когда нужно было развести огонь. А теперь вот изготовил себе новую — из листьев.
Облачившись в свое хрупкое одеяние, Уилл посмотрел Той, Что Говорит Правду, прямо в глаза:
— Ты можешь солгать.
Бесси испугалась.
— Только один раз, — сказала она и инстинктивно прикрыла обеими руками живот. — И плата за это высока, очень высока.
Он встал:
— Надо ее заплатить. Давай-ка раздобудем где-нибудь лопату. Пришло время грабить могилы.
Вечером Уилл наконец вернулся к Дракону. Площадь Тирана была оцеплена колючей проволокой. На столбе установили громкоговоритель, провода вели к металлическому туловищу Дракона, так что в отсутствие своего лейтенанта король мог разговаривать с подданными.
— Иди ты первая, — сказал Уилл Яблочной Бесси, — тогда он поверит, что я не желаю ему зла.
С обнаженной грудью, в своих одеждах и широкополой шляпе колдуньи, Бесси вошла в ворота, опутанные колючей проволокой (угрюмый сторож открыл их перед ней и тут же за ней закрыл), и оказалась на площади.