Я ударил его кинжалом выше стального нагрудника — в шею справа.
Он увидел меня, и я посмотрел в его светлые глаза жителя равнин. Он был чуть старше меня, губастый парень с едва заметной рыжей щетиной. Он попытался крикнуть, но сталь в горле помешала это сделать. Я схватился за гарду его меча и пнул в грудь… Он опрокинулся навзничь и исчез за поворотом винтовой лестницы, прихватив с собой и мой кинжал. Меч остался у меня — такой вот быстрый размен!
Через мгновение его голова в стальном шлеме гулко ударилась о ступени где‑то внизу, и заорали его товарищи, идущие следом:
— Там кто‑то есть!
— Он зарезал Мэтью!
— Сержант — нужно копье!
— Вперед псы, чего струсили! — заорал внизу хриплый бас, видимо сержант.
Я лихорадочно нащупал камень, открывающий вход в подвал, и спустя мгновения уже отделен от солдат стеной тайного хода. Глухо и неразборчиво бубнили голоса. Еле слышный топот — они бежали наверх — решили, что я убежал именно туда — иного же пути нет.
С мечом в руке я прокрался назад к потайному лазу и опять на четвереньках поспешил назад в винный погреб. Трофейный меч мне мешал ползти, задевая за стены тесного лаза, но с ним я чувствовал себя увереннее.
До кухни я добрался, никого не встретив, до нее огонь еще не дошел. Но в дверях и в коридоре уже бушевало пламя и было полно дыма — единственный выход в сад был перекрыт — я оказался в мышеловке… Оставаться здесь и ждать когда потолок загорится и рухнет на голову? Через узкие окна–бойницы не пролезть. Вернуться тайным ходом в донжон — а если солдаты нашли вход в подвал?
От пронзительного мяуканья я чуть не подпрыгнул на месте. Кошка мамаши Сюзон терлась о мою ногу. Бедняжка Поли была испугана до смерти. Я взял ее на руки — она мгновенно засунула голову через порванный камзол мне под мышку и затихла — бедняжка решила, что нашла убежище от окружающего ужаса…
Я обернулся — на кухне можно было дышать, потому что дым из коридора вытягивался в трубу большого очага.
Быстро подхватил парадный передник поварихи, намочил его в чану и обмотал мокрой тряпкой голову. Поливал камзол из того же чана водой, пока не промок, потом натянул на руки толстые рукавицы, которыми повариха брала горячие сковороды и кастрюли.
Напялил на голову мелкую кастрюлю, засунул меч за пояс и двинулся в огонь.
Кошка за пазухой взвыла и вцепилась когтями в грудь…
Гул огня, невыносимый жар охватил меня со всех сторон. Зажмурив глаза и не дыша, я промчался по коридору — он просто стал трубой, по которой пламя рвалось в сад. По саду я бежал, сбрасывая с себя тлеющий камзол, мгновенно накалившуюся кастрюлю и вытряхивая из‑за пазухи осатаневшую кошку.
Но кошка выбираться из убежища не пожелала, а продолжала драть меня когтями. Я не мог этого выдержать и заорал как грешник, терзаемый бесами в аду… Гул пожара заглушил мои вопли.
Я смог остановиться только в глубине сада, где наконец нащупал загривок кошки и выдернул буквально из своего тела. В этот момент я готов был убить это пушистое исчадье ада! Но просто швырнул в сторону ближайшей яблони. Кошка мгновенно вскарабкалась по стволу и исчезла в листве.
Три ближайшие к дому яблони горели, но, надеюсь, на остальные пламя не перейдет.
Я повернулся лицом к скале, сбросил туфли и нащупал первый знакомый выступ.
Я поднимался по скале знакомым путем — там футами двадцатью выше, за кустом вереска, чудом зацепившегося за слоистый рыжий камень, находилась узкая расщелина, ведущая в уютную пещеру — наше тайное убежище в период детских игр. Отсюда из сада ее совсем не заметно. Грудь нестерпимо саднило от кошачьих «ласк», рубашка сразу прилипла — видимо, здорово кровоточило.
Шаг, еще шаг, перехват, меч опять мне мешал, цепляясь за скалу и не давая близко к ней прижаться. После огня холод камня был даже приятен.
Дважды у меня срывалась нога с узких выступов, дрожь в коленях нарастала, заломило от напряжения плечи… Давненько я здесь не бывал.
Как смогла сюда забраться сестра, причем в длинном платье?
Наконец моя голова уперлась в куст вереска, я потянулся и нащупал край расщелины.
О, великий Эрхард! Казалось, я лезу по скале более часа…
В пещеру забрался на четвереньках — сегодня это моя любимая поза.
— Сью… — прохрипело мое горло…
— Грегори! — ее руки обняли меня и помогли сделать несколько шагов вглубь пещеры.
Она здесь, живая и невредимая… Любимая Сью…
Мы заснули в объятиях друг друга на старой медвежьей шкуре — которую когда‑то стащили из охотничьего зала… Как мы смогли заснуть после всего случившегося? В нашей пещере, нашем убежище мы всегда чувствовали себя защищенными, и нервное напряжение этой безумной ночи завершилось глубоким сном.