Последние, медленно исчезающие магические импульсы еще поддерживали бесчувственное тело доминирующего заклинателя, не позволяя ему упасть, тогда как тела двенадцати его сподвижников — точнее, высохшие, обтянутые тонкой кожей скелеты — уже рухнули на пол и рассыпались грудой белых костей и праха. Мимолетным дождем пролилась плавающая в воздухе кровь, и дворцовая башня сделалась похожа на место массового жертвоприношения. Снова кровь, снова всё вокруг в крови! Медный запах вновь забивает горло. Последние краткие мгновенья… последние метры до центра фигуры, скользкие и страшные… самые длинные метры в его жизни.
То ли в прыжке, то ли в падении обхватив беспомощное тело правителя, премьер скорее угадал, чем услышал рваный, с каждым мигом угасающий ритм его сердца.
И, прежде чем кто-либо из собравшихся успел что-то понять, прежде чем тела их коснулись залитой темной кровью поверхности пола, единственным щелчком пальцев Кристофер раскрыл портал.
Глава 27, в которой все точки расставлены над i
Силы совершенно оставили беловолосого.
Он был в глубоком обмороке, но, к удивлению и вящей радости Кристофера, всё еще жив.
Однако, едва жив: будто неведомый монах с завидной методичностью перебирал четки суставов, нервов, связок. Суставы тянуло и выкручивало, сплетения нервов вибрировали, как струны, и всё тело правителя от макушки до кончиков пальцев ног сотрясала крупная дрожь. В сковавшем его странном полусне лорд Ледума ощущал себя совершенно полым изнутри, словно маслина, из которой одним движением ножа вынули косточку.
А всё потому, что энергии совершенно не осталось в этом теле.
Не заботясь более об этикете, Кристофер лихорадочно дернул крючки, потянул в стороны шелковые завязки и — с силой распахнул высокий стоячий ворот, чтобы лорду было легче дышать. Встревоженный взгляд его чуть задержался на точеных линиях крепких мышц, что стали заметны в узком треугольном вырезе, залюбовавшись тем, которого никто и никогда не имел возможности видеть — спящим белым демоном. Беззащитным, как дитя.
Волосы, белые, как журавлиные перья, в беспорядке разметались по подушкам.
Физическая плоть с трудом выдержала мощный прилив энергии, и теперь, когда та отхлынула обратно в безграничное море космоса, человеку осталась лишь пустота. В пустоте было холодно, очень холодно. Горло сводило, будто от колких, обжигающе ледяных коктейлей, которые выстудили и выморозили внутренности до полной нечувствительности. Холод распространялся из центра к периферии, растекался по венам, словно жидкий азот.
Много, слишком много льда.
Лорд Эдвард чувствовал себя так, словно сердце его онемело и, парализованное, перестало биться; словно кто-то большою ложкой для мороженого вместе с магией выскреб из тела самую душу. Пустота была неприятна. Дыхание требовало усилий и резало легкие изнутри. Дышать не хотелось.
Казалось, это продолжается уже целую вечность, но постепенно чувствительность возвращалась.
— Холодно… — вслух произнес беловолосый полностью занимавшее его неприятное ощущение. Голос правителя Ледума, обычно глубокий и властный, был почти неслышен сейчас. — Как холодно.
Из достоверных источников Кристофер знал: после первого шока, после холода пустоты должна прийти боль, и мысль об этой непереносимой боли, которую непременно придется прожить лорду-защитнику, причиняла страдания ему самому. Ментальное истощение боевого мага — состояние страшное, и почти всегда оно заканчивается смертью. Смертью — спустя много часов выматывающей адовой боли, перенести которую мог далеко не каждый.
— Вам… больно, милорд? — остро боясь ответа, с участием спросил аристократ.
Конечно, он глубоко сопереживал правителю, но, приученный соблюдать иерархию, благоразумно проглотил слова утешения прежде, чем те соскользнули с языка. Неизвестно, как бы отнесся его повелитель к желанию успокоить и поддержать… не сделать бы только хуже, не уязвить бы неосторожными словами гордыню великого заклинателя.
Лорд Эдвард открыл глаза. Он и не заметил, что здесь есть кто-то еще. Больше того, правитель не сразу сообразил где он. Кажется, вовсе не в центральной башне, а в своей Западной спальне, предназначенной всецело для неторопливого музицирования и наслаждения литературой. Приятные зеленоватые тона успокаивали и настраивали разум на возвышенный лад. Точнее, должны были настраивать, но сейчас беловолосому было не до изысков интерьера. Сознание казалось мутным и прерывистым.