Интересно, это из-за неё у Юрки так припухли и раскраснелись губы?
Хорошо…
Хорошо, что он, забыв о скромности, наклоняется над ней. Неторопливо водит руками по телу, чувствительно задевая шею и осторожно приминая грудь. Лезет пальцем под широкую лямку бюстгалтера — узкая всё равно не удержала бы — и тут же ныряет в сторону. Будто ничего такого и не было. Только у Оли от этого «не было» ухает в глотке. И хочется уже стянуть ненавистную Юркину рубашку. Что Оля и делает.
Юрку без рубашки она уже видела. Но сейчас вид худощавого, жилистого тела смотрится совсем иначе. Как-то, к чему очень хочется прикоснуться, прижаться. И нужно это делать.
Его дыхание теперь ощущается не только разогретой кожей, но и телом — живот торопливо надувается и быстро опускается. А потом всё сначала. Ощущение очень волнует, соотносясь другим — похожим.
А Юрка, не теряя времени, лезет прямо под футболку на спине с целью расстегнуть лифчик. Как бы ему намекнуть, что застёжка у Оли спереди? Ладно, она никогда не была сильна в намёках, так что, на всякий случай хихикая, сама отточенным движением расстёгивает кнопку. Освобождённые груди с упоением принимают свободу, ощущая всю лёгкость бытия. А уж расправиться с футболкой — дело плёвое.
Обнажение тел — это почти что обнажение душ.
Обнажённой душе холодно и одиноко. Потому она пытается слиться с другой. Такой же.
Поэтому кольца рук так стремятся навстречу друг друга, а губы почти яростно пытаются слиться.
И можно забыть обо всём.
Юркин взгляд — весь в тумане. Том самом, что заворачивает сознание и заставляет видеть всё в очень ограниченном свете. Хочется дышать всё глубже и глубже, поглощая в себя вид обнажённых грудей. Таких… будто… Светло-розовые ореолы собираются серединками, которые хочется потрогать. И в то же время боязно — сделать что-то не так, опозориться. Предвосхищающий смех давит уши. Хотя нет, скорее будет поминающий взгляд… Который не многим лучше насмешки. И только сильное давление в стояке разбавляет ниоткуда взявшееся волнение крови. И глушит разум от каких-нибудь дурацких действий. Поэтому Юрка сидит истуканом, только глазея на Олю, с её стороны выглядя, скорее всего, полным дураком.
А Оля отчего-то не смеётся, а улыбается. Тёмные вьющиеся волосы, переливаясь в лампочном свете, падают на плечо и соскальзывают вниз, будто стремясь обласкать обнажённое тело. Чёрные штрихи отдельных волосинок перечёркивают светлую кожу.
Олины руки лежат у Юрки на плечах, будто бы ей нужно держаться. Хотя и вряд ли можно упасть, просто сидя у кого-то — у того же Юрки — на коленях. Перемешанное ощущение тепла и холода будоражит. Тепло — там, где их тела соприкасаются, хоть миллиметром кожи. Или даже его ожиданием. Холод — на всех остальных частях абсолютно голых тел.
Олино лицо вдруг становится серьёзным. Глаза прикрываются, а губы, наоборот, размыкаются — на них видна влага, остатки красной помады в самых уголках и светлые очертания зубов. Через них ощущается осторожное, тёплое дыхание. Которое так и хочется ловить. Поэтому одурманенный им Юрка тянется вперёд. И тут же попадает в нежное и очень приятное кольцо женских руки — Оля обнимает его со спины, одной рукой очерчивая лопатки (как же приятно…), другой — скользит по шее вверх, к волосам. Соединяя через позвоночник рядком бурных мурашек. И Юрка сам перехватывает Олины губы и даже хватает в ответ жаркое тело. Такое мягкое и податливое. Которое очень хочется сжать посильнее. Только аккуратно-настойчивый язык, увлекающий за собой в глубокий, жадный поцелуй, сбивает это намерение. Но, конечно, только на время. Пока хватает дыхания разогнавшемуся то ли в груди, то ли в затылке сердца.
Оля порывом двигается ближе, наседая и почти нависая сверху — в такой позе она выше Юрки. И опускается, чтобы накрывать поцелуями его лицо и задевать пальцами чувствительную кожу темени. Посылая по телу новые волны затаённой радости.
Юрка почувствовал, как в мгновение Олино тело прижало к нему полностью. Так, что те места, на которые вроде получалось только смотреть, своей упругой нежностью приникли к телу. Сердце от этого неожиданно стало колом, а потом, не давая опомниться, разогналось до двухсот, не меньше. И стало как-то легче. Будто сигналы тела окончательно победили сигналы разума и дали простую команду — ощущать. И наслаждаться этим ощущением. Жить…
Юркины руки спустились по покатой спине ниже и инстинктивно легли на округлые ягодицы. Кожа на которых оказалась очень нежной. Сжали. И тут же огладили эти места. И Оля, словно уловив сигнал, ещё двинулась. Уже нижней частью тела. Едва уловимо и вроде даже совсем не поменяв положения. И в то же время сместившись настолько, чтобы головка возбуждённого члена упёрлась в непереносимо мягкие и влажные складки. Которые, даже если ни разу не ощущал, ни с чем не перепутаешь.