Оля, ловко управляясь с собственным телом, опустилась ниже. Дыхание её приглушилось и обожгло Юре лицо. А его сердце замерло. Внутри всё взыграло и забесилось от ощущения погружения. Неполного погружения, которое больше дразнит и заставляет что-то бухать в ушах. Может, так надо?.. Но как же хочется сразу…
Но Оля не спешит. Мягко опираясь раздвинутыми ногами на его бёдра, примеривается поаккуратнее. Стараясь ощутить всё проникновение. В голове пустота, и всё тело горит, почти что превращаясь во властителя мира. По крайней мере, этой комнаты. Этого дивана… На котором Юра, запрокинув голову, смотрит на неё так, будто ненавидит и хочет прожечь взглядом. К счастью, Оля уже прекрасно знает значение такого взгляда. И только выхватывает очертания его полностью голого тела из размытого фона. Которое будто отпечатывается где-то на подкорке и тревожит в сердце волну не-спокойствия.
Глядя в светлые, очень голубого цвета глаза, Оля опускается всё ниже. Чувствуя, как тело все сильнее расслабляется и принимает в себя Юрин член. Такой горячий и легко скользящий. Чувствуя, как стенки сначала растягиваются, а потом плотно обхватывают его. И как по всем нервам до самого мозга бежит ощущение радости и правильности. Будто вся жизнь создавалась ради этого момента. Хочется посильнее продлить это ощущение, так что Оля снова приподнимается и, впиваясь в крайне удобно подставленные Юрины губы, опускается снова. Получается даже ещё приятнее и острее. Даже не получается сдержать резкого выдоха — только оборвать его.
У Юры очень сильно двигается кадык. И пальцы, оказываются сжимают её попу. Это мотивирует сжать и его тоже.
Он явно смелеет, и ягодицы чувствуют, как их отпускают — хоть на коже и остаётся фантомный след. Возможно, даже краснота — глазам не видно. Да и не хочется сейчас смотреть на себя, особенно когда жадные руки так внимательно и настойчиво оглаживают спину, разгоняя по ней мурашечное тепло.
Движения уже получаются сами собой. Раззадоренное тело не унимается, а только входит в раж в поисках нового наслаждения. И находит его.
Юрка до боли стискивает её где-то. Осмелевшие губы впиваются в чувствительную кожу, не щадя сосков и запуская внутри новые ураганчики. И остаётся только поддаваться им и хватать, прижимать его к себе, задыхаться и вдыхать мускусный запах.
Пульс уже тяжело бьётся во всём теле. А внутри — зарождается исступление. Это уже не Оля двигается. Это они двигаются вместе, будто слившись желаниями и ощущениями воедино. Оле хочется, чтобы он вошел поглубже. И Юра со стоном дёргается вверх, ещё и удерживая на месте её за ягодицу. Которая уже горит от его хватки и редких шлепков. Если целоваться ещё — то можно и задохнуться. Но губы всё равно не хотят в это верить и тянутся друг к другу. Ничего больше нет… Только они.
По Юриному лицу пробегает судорога. Потом он замирает, утыкаясь лицом в Олино плечо, и та чувствует ряд твёрдости зубов. Шипит, чувствуя внутри уже не свой пульс, а усилившийся Юрин. Тот тяжело дышит и практически стонет. Всё поджимается, сильнее втягивая член и стискивая до предела. Долгая минута напряжения, когда ещё не на пике, но вот уже…
Оля не без внутреннего триумфа ощущает, как Юрка внутри неё кончает, и его руки на теле сначала выбивают весь воздух подчистую, а потом расслабляются, почти повисая у неё на плечах.
Юрка… Влага… Ещё внутри… В ней. Захлестнувшись ощущением, Оля поддалась назревшей и разорвавшейся внутри волне. Опустошившей её удовольствием.
Лень. Полнейшая лень захватила тела и души. Давая собой живительную передышку и первому, и второму. Заодно оставляя все мысли и волнения где-то далеко.
Теперь можно только рисовать дурацкую и непонятную загогулину у Юрки на плече. И чувствовать, как его пальцы всё медленнее путаются в её волосах.
Жарко? Или холодно? Да какая разница…
С улицы начинают доноситься ночные звуки. Гул ветра, отдалённый шум двигателей и монотонные голоса. Неторопливые шлепки шагов по мокрому асфальту. Несмелое трепетание неизвестной птицы.
Мир постепенно и старательно оживает…
Глава 13. Ленка — лысая коленка
— Ленка — лысая коленка!
Лена не сразу поняла, что обращаются к ней. К ней вообще не так обращаются. Не дразнятся. Дразнят — всегда своих. А её не трогают. Хотя причин для такого обращения вроде бы и нет — родилась и прожила она вместе со всеми в этом самом посёлке, где старые атмосферно-деревенские дома перетыканы с кирпичными пятиэтажками, кажущимися на общем фоне великанами. Разве что живёт она в этой самой пятиэтажке, и папа её — главный на местном мясном производстве. Но это же не повод вычёркивать из «своих»?