Оля тогда тихо залюбовалась и про себя пожелала, чтобы, когда она вырастет, у неё тоже было бы такое платье. Имея в виду, конечно, такую же фигуру — вытянутую и тонкую, с удлинёнными руками и ногами, создающую ощущение хрупкой весенней лёгкости. И не сказать, чтобы это желание не сбылось.
Но в тот день Олю это ещё не заботило, так что она просто улыбалась, разглядывая, как ловко мама шлёпает в чашку с глазастым улыбающимся зайчиком два сахарных кубика.
— Иди умывайся и завтракай, — почти не отвлекаясь от процесса, велела она, ловко выуживая с полки разделочную доску одной рукой, а второй, не глядя, открывая дверцу холодильника. — И пойдём.
— Ага, — только и выдохнула Оля, даже не уточняя, куда они пойдут.
В такой день и с такой мамой она готова была идти куда угодно. Поэтому очень бодренько почистила зубы, почти не обращая внимания на нарисованную на тюбике зубной пасты белочку. А так-то обычно она могла вести с нею долгие беседы — про себя — благо ей всегда покупали одну и ту же детскую пасту. Взрослая слишком сильно щипала щёки и губы.
Снова выскакивая на кухню, Оля заметила ещё один повод для радости — на гладильной доске, напоминающей мыс парохода, мама выглаживала её любимое платье — абсолютно белое, со складчатой юбочкой и рукавами-шариками. Которое нельзя было надевать слишком часто, «потому что измараешь». Значит, сегодня можно. Жизнь, определённо, налаживалась. Это подтвердила весело развивающаяся колокольчиком юбка, когда Оля кружилась перед зеркалом. А уж носочки с отворотом и вышитой на нём вишенкой, которую так и хотелось съесть… Более того, гремя картоном, мама вытащила из шкафа новую обувную коробку и, смахнув с неё пыль, протянула пару сандалий, украшенных кругловатыми феями с волшебными палочками. Которые явно собирались творить доброе волшебство. Не без усилий застегнув которые — дырочки на ремешках были слишком узкими — Оля почувствовала себя настоящей куклой. Разве что светлой шевелюры не хватало — у кукол ведь всегда блондинистые волосы. Как у мамы, только без черноты у самой головы. А у Оли — коричневые. Но это ничего. Главное — что глаза голубые. Да и волосы вьются колечками у концов. Так что вполне можно вообразить себя куклой. Надо только сделать круглые глаза. И, схватившись за мамину ладонь, параллельно цепляющей сумку, устремиться в прохладный подъезд, похрустывающий бело-коричневой плиткой. А за ним — раздолье солнца, оформленное приветливым и тихим городским пейзажем!
Выскочив на каменные ступени, мелкая Оля едва не взмыла в воздух от радости и накатившего на неё ощущения свободы. И почему-то очень хотелось сравнить атмосферу с прерией — хотя о прериях она тогда ничего толком не знала, кроме того, что они водятся в Канзасе, где жила то ли Дороти, то ли Элли.
Подъездная дверь за спиной хлопнула, и мимо уверенно проплыла мама в своём крайне красивом платье. Процокала каблуками по трём ступенькам и стремительно повернула налево — в сторону остановки. Оля незамедлительно поспешила следом.
Маленькая чёрная сумка покачивалась рядом с маминым бедром на длинном тонком ремешке, и почему-то ещё больше веселила Олю. Она вообще любила, когда мама такая… смелая что ли. Проплывающая мимо раскидывающегося вокруг мира, отводя волосы цвета масла от красивого лица. Она вообще красивая — её мама. И Оля уже с радостью ждала, когда вырастет и станет такой же.
Асфальтовая дорога укатывалась мимо широкой, абсолютно зелёной поляны, мимо которой Оля не смогла пройти спокойно.
Ровная, гладкая, многообещающе уходящая в небесную синеву… Нет, ноги в новых сандалиях и мягких носках просто сами собой понесли её в сторону от мамы. Та не возражала, но и не сбавляла ходкого шага. А Оля, раскинув руки, представляла, что у неё имеются крылья. И в голову само собой пришло сравнение с пони из мультика или специальной крылатой лошадью с красивым названием — пегас. Хоть папа и говорил, что ни розовых пони, ни пегасов не существует, разве это причина? Ведь всегда можно вообразить. Странно, что взрослые этого не делают.
Так что, чувствуя, как тёплый воздух обхватывает голые руки и ноги, Оля была уже не Олей, а волшебной принцессой, которая умела превращаться в пегаса. Может, даже с витым рогом на голове. Единорогов ведь тоже не существует, разве что кроме носорогов, но они не считаются. А Оля очень даже считается. Особенно чувствуется это по тому, как тёплая трава скользит по её икрам, а земля будто сама отталкивает стопы, приближая всю Олю к бесконечному небу. И мама тоже считается — она идёт примерно на уровне Оли, только по своей асфальтовой дороге. Всё так же шлёпая каблуками. И папа тоже считается, пусть он и всегда на работе.