Юрка сжался на месте и, кажется, потемнел. Оля коротко моргнула, чтобы хоть как-то прогнать ощущение, что гангрена атакует парня уже сейчас. Ей никогда не нравилось, когда кто-то — особенно врачи — в третьем лице рассуждают о присутствующем, рассказывая кому-то о его состоянии. А о нём самом забывая, будто он — ничто. И можно не щадить его ушей или даже чувств. Но сейчас Оля как никогда понимала тех, кто так делает. Просто бывают моменты, когда гордость и самолюбие — не самые приоритетные задачи. Важнее получить информацию.
— … и дальше будет распад личности, слабоумие и соответствующие состоянию физиологические дефекты, — неутешительно подвёл итог Владимир, просверливая Олю вдруг посветлевшими глазами. Чем и пригвоздил окончательно.
Той не хотелось в это верить. Не может же быть так, что просто был нормальный человек, и сразу — овощ. Но Юрка всё так же молчал, не споря с отцом. И рассеивая ей последнюю надежду. Значит — правда.
Внутри что-то хрустнуло. Отчего снаружи появилось желание что-нибудь стукнуть. Но сейчас не до поломок чужой мебели.
— И что, такие у всех последствия? — без цвета в голосе поинтересовалась Оля.
— Нет, — мотнул головой Владимир, покосившись на пузатую и полную бутылку коньяка, но так и не став её открывать. — Многие восстанавливаются через какое-то время, как после гриппа. Некоторые даже становятся ещё здоровее — вообще перестают болеть, — невесело хмыкнул мужчина. — Ну, у кого-то случается порок сердца, который, в принципе, можно компенсировать. А бывает и так…
Он, словно конферансье в конце выступления, развёл руками и склонил голову, демонстрируя намечающуюся лысину.
А Оля почувствовала себя очень уставшей. Словно кто-то откачал от мозга кровь, и теперь клонит в бесполезный, болезненный сон. А мир окутывается паутиной, приглушаясь и уничтожая все иные, не паутинные связи. Так вот чего Юрка пришёл тогда в поликлинику…
— И что, совсем ничего нельзя сделать? — предприняла последнюю попытку взбодриться Оля.
Голова Владимира сразу живо дёрнулась вверх.
— Я хотел… что-то сделать. Но, наверное, не правильно рисковать одними, чтобы спасать других. Да, Юр?
Юрка недовольно дёрнулся, услышав своё имя. Но поднял твёрдые и решительные глаза на отца.
— Да! — коротко отчеканил он и больше не опускал головы.
Паутинья вязкость снова сгустилась в комнате. Оле стало немного казаться, будто вокруг неё происходит спектакль. Что-то вроде интерактивного, когда зритель становится участником. И Юрка с Владимиром — даже не актёры, а какие-то куклы. Сердце неприятно кольнуло.
И, заставляя себя вернуться в нормальное измерение, Оля поспешила подать нормальный, человеческий голос:
— А если от этих «последствий» сделать инъекцию?
Оба, конечно, сразу поняли, о чём говорит Ольга.
Если ввести не сам вирус в организм, а заражённую гангреной кровь? Иммунитета Ольги должно же хватить, чтобы победить даже не сам вирус, а его ослабленные чужим иммунитетом последствия! По крайней мере, ей очень хочется так думать.
— Из кого? — живо поинтересовался Владимир, а его густые брови взлетели по лбу в лёгком удивлении.
Ответить никто не успел, а Оля вместе в Владимиром синхронно вздрогнули, потому что не ожидали, что задеревеневший Юрка вдруг придёт в движение.
Словно Самсон, пытающийся вырваться из предательских пут, парень вдруг засветился жизнью, соскакивая на конец дивана и выпячивая вперёд грудь.
— НЕТ! — рявкнул он так, что у Оли от неожиданности подпрыгнуло и заколотилось сердце, а Владимир на долю секунды сжал сложенные одна над другой руки.
Юрка со злостью глянул на Олю, а потом, с не меньшей — на отца.
Но тот, не поведя бровью, выдержал его. А потом перевёл внимание на Ольгу.
— Попробовать можно, — заключил он. — Антитела у тебя вроде распадаются только при изъятии. Но процедуру можно проводить и напрямую, без изъятия. Но сама понимаешь — гарантий нет никаких. Для всех.
Он особенно выделил голосом последнее слово. И виртуозно-коротким жестом, опускаясь в глубину кресла, дал понять, что аудиенция окончена.
Ольга на ватноватых ногах поднялась и машинально сделала шаг к дверям. Не зная, пойдёт ли с ней Юрка. Или останется доказывать что-то отцу. Или вообще останется и больше никогда не выйдет с ней на связь. Всё, что должно будет случиться дальше, оставалось для неё тайной, скрытой той самой паутиной какого-то противного паука. Или паучихи. Они — злее.