Полина (перестав работать, с удивлением). Что ты, тетя Дуся?
Дуся (всхлипнула). Что, что... Картина-то, не видишь? Грохнулась.
Полина. Ну?
Дуся. К покойнику.
Полина (пожала плечами, снова принялась за работу). Суеверие, тетя Дуся.
Дуся. Суеверие и есть. (Всхлипнула). Воротись он целый, ему, чучелу поганому, ноги б мыла и ту воду пила...
Полина (вздохнула). Хоть не целые — живые. Раствор не слабоват?
Дуся. Цемент четырехсотка. (Всхлипнула).
Полина. А все жидковат.
Дуся. Выдержит. Не на век кладем.
Полина. В старину будто бы яйца в раствор добавляли?
Дуся. Добавляли. Ох, тоска, тоска... А в штукатурку — молоко.
Полина. Яйца... С завтрашнего дня только детям. Одно в неделю. Объявление висит. Тут в полтора кирпича класть?
Дуся. В два.
Полина. Хоть без рук, тетя Дуся, хоть без ног, только бы...
(Работает молча). А письма какие пишет. И родная женушка я у него, и касаточка, и незабвенная подруга дней суровых...
Дуся (с завистью). Незабвенная?
Полина. Буквально, тетя Дуся. А то еще... «Любовь — кольцо, а у кольца — нет конца...» Почтовый ящик — разбуди среди ночи: тысяча один дробь семьдесят восемь.
Дуся. И у моего с дробью. Только числа другие.
Полина. Может, близко воюют.
Дуся. Вполне возможная вещь. Вывози тачку.
Полина берет тачку, уже пустую, катит ее к выходу. В дверях появляется Люба. У нее в руках гладильная доска.
Люба. Стой, девушка. (Подкладывает доску).
Полина по ней вывозит тачку в коридор.
Скоро шабашите?
Дуся. Тут шабашим, на Мойке начнем.
Люба. По всему городу, значит?
Дуся. Был город. Теперь... (Показала па бойницы). Крепость. Внутренний обвод.
Люба. Внутренний?
Дуся. Ну, внутри города.
Люба. Как понять?
Дуся. Домов в Ленинграде, говорят, сто тысяч. На каждый дом — десять немцев. Уже мильён. Понимай — биться до наипоследнего живота.
Вернулась Полина.
Люба. Ия так понимаю. Только не все так. Есть, что бегут. Дуся. Опять хорошо. Едоков меньше.
Люба. Есть, что ждут.
Полина. Кого?
Люба. Его. Всё у них в ажуре: и на службу ходят, и портреты вождей висят, и билет профсоюзный есть...
Дуся. Бога в душе нету.
Люба. Бога?
Полина. А ты, тетя Дуся, неужто верующая?
Дуся. Я? Опосля крещенья сроду в церкви не была.
Полина. Сама ни ногой, а нас за бога агитируешь?
Дуся. Я не за того агитирую бога, которому псалмы поют, я в нем смолоду разочаровалась. Не бог тот, а господь. От слова — господин. Я за того бога... что у моего... черта... в душе сидел, когда он в ополченье писался.
Полина (иронически). Бог у черта в душе?
Дуся. Шути не шути, а без бога в душе — никуда не деться. Ни верующему, ни неверующему.
Полина (иронически). Может, и партийному?
Дуся. Обязательно.
Полина. И, например, у Ленина?
Дуся. У Ленина? (Решительно). Обязательно.
Полина (снисходительно). Тетя Дуся, да будет вам известно, Ленин был атеист.
Дуся. Кто хочешь, пожалуйста. А бог у него был.
Полина. И какой же у Ленина, например, был бог?
Дуся. Какой, какой... Я да ты, да мы с тобой. (Кинула инструмент в ящик, Любе). Убирай номер. Поутру примут — из воинской части. Давай, Полина.
Вдвоем с Полиной поднимают ящик. Несут к . выходу.
И пусть ты незабвенная, и касаточка, и у кольца нет конца — не прельщайся, Полина... В мирное время самый наилучший муЯсчина себя не оправдывает...
Обе работницы уходят.
Люба (вслед, очень одобрительно). Надо же, какая в смысле мужчин... принципиальная. (Сняв каску, подоткнув подол, принимается очень энергично и бодро за уборку номера). И в смысле всего... (Мурлычет какую-то песенку). В смысле всего тоже — стоящая...
Медленно входит Светлана.
Кто там?
Светлана не отвечает.
Кто? (Увидела Светлану). А, невесточка... Завтра, завтра майор прилетают, Вадим Николаич наказывал — принять.
Светлана молчит.
А сам Вадим Николаич на фронте, как третьего дня отправился, так и сгинул. Да ты присядь.
Светлана, не отвечая, продолжает стоять.
Видишь, наследили? Все шутил: ну, Люба, будем в номере круговую оборону строить. Нашутил.
Светлана медленно садится на пол.
Да ты что? (Бросается к Светлане).
Входит Линда.
Миленькая, господи...
Поднимает Светлану, Линда помогает ей. Светлану усаживают на диван. Из разжатого кулака девушки на ковер падает какой-то предмет.
Воды?
Светлана качает головой.
Доктора, может, вызвать?
Светлана. Спасибо, пойду.
Линда. Нельзя так. Сидите.
Светлана (с трудом поднимается). Пойду.
Люба. Сказано тебе, невеста. Отдышись.
Светлана (встала). Я не невеста. Я — вдова. (Ушла).
Пауза. Тикает метроном.
Люба (с ужасом). Надо же. Ой, не могу! (Заплакала). Линда. Не надо ему говорить. И не надо плакать. Слезы не воскрешают мертвых.
Люба (с внезапной яростью). Вам-то что? Люди гибнут, а вы... фокстроты. Кукла бездушная! Иди танцуй!
Линда. Зачем так, Люба? А? Зачем? Очень грубо. (Ушла).
Люба стоит посреди номера, плачет. Взяла метелку, сметает с ковра. Из ванной комнаты приоткрывается дверь. Появляется Батенин. Увидев Любу, пятится назад, прикрыл дверь. Люба, всхлипывая, поднимает с ковра оброненный Светланой предмет. Это воинский медальон. Она раскрывает его.
Люба (медленно читает). «Коновалов Илья Васильевич. Год рождения тысяча девятьсот двадцать третий...»
В дверях появляются Коновалов и Жемчугов, у последнего левая рука не перевязи. Люба замирает от неожиданности, сжимая в руках медальон.
Коновалов (протягивает руку). Здравия желаю, товарищ местная... противовоздушная.
Люба не здоровается. Наконец протягивает левую руку.
А хозяина нет?
Люба. Нет.
Коновалов. А меня никто не спрашивал?
Люба (с трудом). Никто.
Коновалов. А... (Вдруг с изумлением заметил огневую точку). Это что же?
Люба. Для уличных боев.
Коновалов (переглянулся с Жемчуговым). Ясно.
Люба. Огневая точка внутреннего обвода. (Заплакала).
Коновалов. Плакать-то зачем?
Люба. Не думайте, не оттого. Я... Людей жалко, товарищ майор. Так жалко людей. А это (показала на угловое окно) ...это даже лучше. И в Ленинграде теперь тоже... и хуже... и лучше. И хуже... и лучше... Раньше — из пушек бил. А теперь по Путиловскому — из минометов. Все равно — лучше. (Всхлипнула, убежала).
Коновалов (поглядел вслед. Задумчиво). И хуже... и лучше... (Жемчугову). Где ваше предписание? (Берет бумаги у Жемчугова, садится к столу, пишет). Теперь, кажется, всё. Советую вам заглянуть в госпиталь. Царапинка ерундовая, а все же... (Встал, протянул руку). Бывайте, Жемчугов. И спасибо.