Коновалов (решительно). Летим завтра в ночь. Ждите здесь, в номере. (Пауза). Шлепнут. Тут, в осаде, под горячую руку... Шлепнут. (Пауза). Авось там после разберутся, где ваша правда, а где., подлость, извините.
Стук в дверь. Батенин, усмехнувшись, ушел в ванную. Коновалов, поглядев ему вслед, покачал головой, открыл дверь. На пороге Люба.
Люба (напряженно). Я на дежурство ухожу, на крышу, товарищ майор.
Коновалов (шутливо). Благословить на подвиг прикажете? Или по этажу заступить?
Люба. Ежели Вадим Николаич придут — скажите, чтобы они на крышу поднялись. Ко мне. Сразу. Пожалуйста, чтобы сразу, товарищ майор.
Коновалов. Есть сказать, чтобы сразу. А что случилось-то?
Люба (с испугом). Ничего, товарищ майор. Сразу, пожалуйста, ладно? Ничего не случилось, товарищ майор. (Убегает).
Коновалов пожал плечами, подошел к ванной, молча выпустил Б атенина.
Батенин (с горькой усмешкой). Теперь вы мой сообщник.
Коновалов. Слову я своему хозяин.
Батенин. В наши неверные времена — не так мало...
Коновалов. Ас отцом-то как? Отцу лет сколько?
Батенин (грустно). В прошлом году орден получил — к семидесятилетию.
Коновалов. И такого родителя — на произвол?
Батенин (грустно). Что же с ним делать? Когда была дорога — не тронулся. В Петербурге, в квартире своей, на Петроградской — всю жизнь, предложи вы ему сейчас ковер-самолет — отмахнется. Он — часть города. Как кони Клодта. Как Медный всадник. Кабинетный ученый. Китаист. (С нежностью). Весь в пыли веков... И влюблен, как юноша влюблен — в шестисотый год до нашей эры. Немцы, думаю, что не тронут. От политики далек, антифашистских статей не сочинял...
Коновалов. А вы сочиняли?
Батенин. Сочинял.
Коновалов. И боитесь — повесят?
Батенин. И вы бы боялись.
Коновалов. А студенты чего вас — на руках? За сочинения?
Батенин. За речь.
Коновалов. Набрехали им полный короб?
Батенин. Верил.
Коновалов. А как зарыли партбилет в лунку — разуверились?
Батенин. Это был не повод, а следствие. У меня было Много, слишком много времени до этого... когда я подметку глотал. И, думаете, таких мало?
Коновалов. Каких?
Батенин. Как я... Как вы.. Разочарованных коммунистов. Папироску. Я разочаровался... когда нас врасплох.. Как Чапаева — в одном белье... Вы, когда вас — в одну камеру с уголовниками... тоже, вероятно, в одном белье?
Коновалов. А вы в чем разочаровались, скажите? В командовании, что вас в котел немецкий завело? Или — в самом коммунизме?
Батенин. Вероятно, как и вы, — в системе, сделавшей меня человеком из окружения. А вас — человеком из тюрьмы. Заставившей меня трусить коридорной. А вас — Жемчугова... Приведшей нас к этим вот бойницам в гостиничном номере, в центре Ленинграда. Эта система рухнула, она перечеркнута, как несостоявшаяся гипотеза. И я не хочу кричать «ура», когда уже самый раз вопить «караул».
Коновалов. Ну, тех, кто либо «ура» орет, либо «караул», и без нас с вами хватает...
Батенин. А вы, майор? Вы всё еще кричите «ура»?
Коновалов. Я? (В раздумье). Ежели кто и имеет претензию... то я в этой очереди — не крайний...
Батенин. Найдутся и за вами...
Коновалов. Найдутся. А вы, я погляжу, умница. Куда до вас Жемчугову.
Батенин (улыбнулся). При всей присущей мне скромности — невелика честь.
Коновалов (задумчиво). Действительно, «так надо». «Так надо» — и на льдине с белыми медведями зазимует. «Так надо» — и под чужой звездой молча умрет. «Так надо» — и по свистку в атаку поднимется. Тоже ведь не за свою шкуру-болеет — за идею, будь он трижды... Жемчугов... И партбилет в лунку не закопает...
Батенин. Но...
Коновалов. Умница вы. И речь у вас — исключительно красивая. То-то студенты за вами валом повалили. А Жемчугов... Он солдат, и я солдат. Он верит, и я верю. А ведь побеждают те, кто верит... Мне велено умереть — помру. И ему велено — помрет.
Батенин. Я рассчитывал на взаимную откровенность...
Коновалов (задумчиво). А разве я с тобой, сукиным сыном, не откровенен? Вслух при тебе думаю. Чапаев... Да, в подштанниках настигли. Ну? Оттого Чапаевым быть перестал? И не перестанет. Был и будет. И что меня в исподнем — обидно, однако советская власть оттого не перестанет. Слушаешь тебя, умника, думаешь — как же оно могуче, то, чему я с комсомольского возраста себя на службу поставил... Как же могуча идея наша, ежели она все превозмочь может — и обиду мою, и что Гитлера проморгали, и что «ура» и «караул» кричим... И что таких, как ты, рыбьей крови, в партию нашу впустили...
Батенин. Не думал я, что вы, вы станете Жемчуговых охранять...
Коновалов. От таких, как ты, я его охраняю.
Батенин. Я понимаю...
Коновалов. Ни хрена ты, серый дурак, не понимаешь. И правильно партийный билет зарыл. Не желаю, ну, не желаю с тобой в одной партии состоять.
Батенин (понимающе кивнул). Правы. (Понизил голос). Мудро. И стены слышат...
Коновалов молча взял его за ворот.
Что вы делаете? Успокойтесь. Помните, вы дали слово.
Коновалов так же молча тащит Батенина к окну.
Успокойтесь.
Коновалов подтащил Батенина к окну.
Успокойтесь.
Метроном перестает частить. Секунда — и знакомый голос из репродуктора: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!» Вой сирены заполняет номер, коридор, площадь.
Коновалов (с тихим бешенством). Я тобой, мародером, все рамы вышибу.
В дверь входит Линда, за ней — Аугуст и Ян. Коновалов неохотно выпускает Батенина из своих объятий.
Нет желания три года схватить. (Кивнул Линде. Батенину). На сей раз — законных. По уголовной статье — за порчу гостиничной архитектуры. (Линде). Немножко тут... физзарядка... (Батенину). Крепенький, ничего.
Батенин. А слово?
Пауза.
Коновалов. Вылетаем завтра в ночь... И... успеете отца навестить. (Повернулся к вошедшим). Что это вы все — словно мошкара на огонек?
Линда. Мои товарищи не понимают по-русски. (Нервно закуривает сигарету).
Батенин. Мне, пожалуйста.
Коновалов. Папиросы. (Торопливо достает портсигар. Вполголоса). Еще, только не срамитесь.
Батенин с недоумением взглядывает на него.
Да берите, бога нет, царя убили.
Батенин, пожав плечами, забирает несколько папирос, молча кивает Линде и ее спутникам, идет к дверям.
Погодите. (Взял с дивана подушку). В прошлый раз брали...
Батенин, помедлив, взял подушку, ушел.
(Линде). А за ту глупость... примите и прочее. Что тут много размазывать? Исключительно по-хамски.
Линда. Я ничего не помню, майор.
Аугуст (резко). Туле ляхме минема.
Ян. Ята ти рахиле.
Линда (посмотрела на обоих равнодушно, повернулась к Коновалову). Можно мне говорить с вами наедине?
Коновалов. Кройте.
Линда обернулась к Яну и Аугусту, сделала им знак. Оба уходят. Линда запирает дверь. Гасит верхний свет. Помедлив, гасит и настольную лампу. Темно. Учащенно дышит метроном. Линда поднимает штору, и мертвенный свет с площади заливает их обоих.
Люстру навесил, сволочь.
Линда. Что?
Коновалов. Ну, ракеты осветительные. Какой-то гад внизу ассистирует. (Пауза).
Линда. А есть... по-русски., такое слово — напоследок?
Коновалов. Есть.
Линда. Возможно мне... напоследок... поцеловать вам руку?
Коновалов (испуганно). Вот еще вздумали.