Итак, советская интеллигенция являлась по замыслу Иосифа интеллектуально-творческой элитной частью населения, призванной охранять народ от «враждебной идеологии» окружающей Вампирии, чьи «свободы», по убеждению Иосифа, защищали несметные богатства и права Вавилонской апокалиптической блудницы.
«Выйди от неё, народ Мой».
Дар слова — величайший у Неба. «Я сказал: вы — боги и сыны Вышнего все вы»… «Твори, выдумывай, пробуй!». Твори новый мир — людей, обстоятельства, события, великое и малое, леса и города, хижины и дворцы… Новые миры сходят с твоего пера и волшебным образом живут своей, уже неподвластной тебе жизнью. Живут среди людей, влияя на их судьбы, преобразуя сознание целых поколений, поддерживая, укрепляя идущих, освещая им путь к Истине…
Вот что такое слово — «полководец человечьей силы». «Марш, чтоб время сзади ядрами рвалось,» — как написал Владимир Владимирович…
В этой жизни умирать не ново.
Сделать жизнь — значительно трудней.
Творить людей, часто более реальных, чем мы, живые. Во всяком случае, бессмертных. Давно уже нет Александра Сергеевича, его эпохи, современников, два столетия прошло, а Германн до сих пор в каждом из нас жаждет узнать три карты. И в отчаянии и надежде ждёт его юная Лиза…
И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый…
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, в внемли, Исполнись волею Моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей».
Это тоже бессмертно. Иосиф сделал противостояние Мамоне не личным подвигом каждого, а образом жизни страны. «Сделать жизнь значительно трудней»… Они, к сожалению, перерождались или стрелялись…
Александр Сергеевич как никто понимал, особенно к концу жизни, эту страшную смертельную схватку Света с тьмой, добра со злом, являющуюся главным содержанием истории. И высокую миссию обладающего даром слова, из-под пера которого выходят порой не только «звуки сладкие», нет, — стрелы огненные, пушечные ядра, ракеты иных миров, способные нести людям жизнь или смерть, творящие своё губительное или благое действо в течение многих веков после выстрела.
«Горе тем, от кого приходят соблазны»… И если исторический процесс — это многократно повторяемый цикл «посев-жатва», то позвольте вопрос к обладающим даром слова: «Что же вы сеете, господа?» Вопросик этот воистину становится обвинительным или оправдательным актом вселенского значения, ибо человеческая душа ценнее Творцу всей материи мира. А ты удерживаешь от пропасти или толкаешь в неё тысячи современников и потомков.
И чем талантливее произведение, тем страшнее заблудиться в главном: на кого ты работаешь?
1937 г. Участие в работе Чрезвычайного 17 Всероссийского съезда Советов. Доклад на пленуме ЦК «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистов и других двурушников». «Письмо «Об учебнике истории ВКПб».
Обсуждение плана беспосадочного перелёта Москва — Северный полюс — Соединённые Штаты Америки. Участие в совещании с работниками текстильной промышленности. Выдвигается по всей стране первым кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Участие в совещании руководящих работников и стахановцев металлургической промышленности.
Лишь спустя много лет Иоанна узнает, что означало таинственное ДИГИД, которое она нацарапала, усыплённая цыганистой дамой.
Это был Ганин код, никому не известный пароль, своеобразная игра с самим собой. Так он себя ободрял, успокаивал, обличал в зависимости от ситуации, иронизировал.
ДИГИД — таинственное слово, читающееся туда-сюда одинаково, могло означать бесконечно много.
Дарёнов Игнатий Готов Идти Дальше.
Дамы и Господин Игнатий Дарёнов.
Дурно Играете, Господин Игнатий Дарёнов!
Долги и Горести Игнатия Дарёнова.
Дарёнов Игнатий — Гроза Известных Дураков.
Дарёнов Игнатий — Гордец и Дубина.
Ну и так далее.
Обычно перед сном, или когда было особенно трудно, он играл с этим словом, составляя для себя очередной рецепт бытия.
Знал о нём он и только он — одна из немногих истин, в которых он был уверен. В незримой стене, охраняющей внутреннее «Я» от прочего мира, не подвластной, казалось, никаким внешним стихиям и грабежу, где-то образовалась брешь! Бедный Ганя всё ещё пытался произвести расследование.
Он выхватил у неё листок, в который уже косил осоловелые глаза Радик, и сунул в карман.
— Стойте, куда вы меня тащите?
— Будем танцевать. Может, оставят в покое…
Танцы происходили в полутёмном холле необъятной тагеевской квартиры. Обстановка была богемной — свечи, пушистый ковер под ногами.
— Сапоги ведено снимать, — предупредили их. Дамы и впрямь были в чулках.
Уже ничему не удивляющаяся Иоанна послушно стянула сапоги под нетерпеливым взглядом Дарёнова, руки не слушались. Перспектива оказаться в его объятиях повергла её в смятение. Если это «то самое», да ещё возведённое в энную степень, тогда надо срочно бежать. С некоторых пор она, в отличие от большинства человечества, ненавидела это рабское состояние зависимости от другого, болезненную жажду сближения, всё более интимных прикосновений, от которых земля уходила из-под ног. Это сулящее невесть что предвкушение неизведанного напитка, а в результате традиционное пресыщение или ещё большая жажда. Выражаясь циничным карточным языком — или недобор, или перебор, но чтоб «очко» — никогда. Собственно говоря, — пришла к выводу Иоанна, — такова трагедия всех наших вожделений, всех мечтаний, начиная с тарелки пельменей и кончая самыми высокими устремлениями вдохновения и ума. Или ты ещё голоден, или уже объелся; едва достигнув цели, уже скучаешь и ищешь глазами другую цель. Мысль же, что удовольствие и смысл — в самом процессе хотения, вызывала у Яны тоску.
Во всём этом угадывался некий дьявольский обман, особенно в любовных делах, когда в момент, казалось бы, наивысшего единения, экстаза, вдруг низвергаешься в пропасть беспросветного одиночества. Изощрённый секс, своего рода эротическое гурманство, как и всякое гурманство, хоть и якобы продлевало «процесс», но если с великим трудом достал билет на Баха, вряд ли тебя удовлетворит кордебалет, пусть самого что ни на есть экстракласса.
И добропорядочная семейная идиллия, дети, родовая необходимость, венчающие акт любви, вызывали у неё едва ли не больший протест, чем кордебалет вместо Баха. Собственно говоря, она ничего не имела против добропорядочной семьи или изощрённого секса, но эти два возможных венца любви /впрочем, иногда прекрасно уживающиеся/, не имели к любви никакого отношения. Результат ни в коей мере не соответствовал чаяниям, он просто был принципиально иным. Допустим, ловишь синюю птицу, а в руках оказывается курица, пусть жареная и вкусная. Или аист с ребёнком.
Пройдут годы и, отбиваясь от комаров на балконе лужинской дачи, Иоанна услышит с нижней террасы кое-какие мысли, помогающие разгадать тайну любви.
Но это потом. А пока Яна, утопая в синтетической траве ковра, с ужасом шагнула в нетерпеливо протянутые руки Дарёнова. Так, наверное, она бы шла в объятия питона.
А он, похоже, думал только о своём ДИГИДе.
Первое прикосновение, начало мучительной обманной игры, начало не знающей утоления жажды, сладкого рабства и болезни. Ухабистой дороги в никуда…
Однако вышло совсем не так.
Не было ни искры, ни флюидов, ни молний, предвестников надвигающегося пожара.
Не было ни огня, ни льда, ни начала, ни конца. Когда Иоанна положила ладони на плечи Дарёнову, в первую секунду ощутив обострённо изломанную колючесть свитера, когда его руки сомкнулись на её спине где-то на уровне лопаток, когда он притянул её к себе, и щека её ткнулась в тёплый вырез на шее свитера, с этого момента время остановилось.
В остановившемся времени их «Я» растворились друг в друге мгновенно и полно, как два случайно соприкоснувшихся шарика ртути.
Новое их состояние не определялось словом «МЫ», это было «Я», их общее «Я», единое и нераздельное, непостижимым образом не просто соединившее два прежних «Я», но преобразовавшее их в нечто третье, качественно иное, исцелённое от одиночества и вечной жажды своего другого «Я», как бы воссозданное заново из осколков, в прежней полноте какого-то неземного первозданного бытия.