Седобородый Творец изгоняет Адама и Хаву из сада Эден: христианское изображение. Ш. Ж. Натуар, «Упрек Адаму и Еве», 1740 г.
The Metropolitan Museum of Art
Таким образом, можно проследить в манифестациях библейского Бога элементы преемственности с первоначальной ханаанейской образностью. Единая фигура абсорбировала в себя черты, присущие изначально нескольким божествам, однако, в силу этого, сохранила определенную двойственность. Так, мы попытались проследить, как двоебожие Эль — Ба’ал (а также, возможно, Эльон — YHWH) привело к появлению в образе Единого Бога двух различных по происхождению аспектов: седовласого отцовского, связанного с мудростью, творением и вечностью, и сыновнего, связанного с непосредственным господством над землей и регулярным боевым подвигом обновления этого господства. Библейский Бог надмирен, если не трансцендентен, и эта его черта может напоминать — уже на новой стадии развития абстрактного мышления — удаленность ханаанейского Эля; однако, с другой стороны, Он всегда остается деятельным, вовлеченным Господом, не только высшим Судьей, но и исполнителем приговоров.
Хотя двойственность была, таким образом, преодолена в формальном единстве, двум этим аспектам проявления божества предстояла еще долгая судьба в истории еврейских мифологий. Как ни странно, визуальный образ двух божественных фигур был заново воспроизведен в одной из самых поздних книг еврейской Библии — в видении пророка Даниэля (Даниила), ставшем матрицей для дальнейших интерпретаций двойственности божества. Это видение, полученное героем во сне, имеет своим предметом весь процесс мировой истории, в котором к власти на земле последовательно приходят четыре зооморфных чудовища — Ассирия, Вавилон, Персия и Греция. Эллинистический гонитель иудаизма Антиох IV изображается одиннадцатым, дополнительным, антропоморфным рогом, вырастающим на голове последнего чудовища. В ответ на его злодеяния наконец является небесный Суд во главе с Древним днями (’attiq yomin), одетым в белое и седовласым, — и эпитет, и сцена, вполне применимые к ханаанейскому Элю:
9 Потом я увидел: Воздвигнуты были престолы, и Древний днями воссел на престол. Его одежда — как белый снег, а волосы — как чистое руно. Престол Его — пылающее пламя, колеса — огонь горящий.
10 Огненный поток течет, выходя от Него. Тысячи тысяч служат Ему, тьмы и тьмы пред Ним стоят. И Судьи воссели, и раскрылись книги. (Дан. 7:9–10, пер. РБО 2011)
Однако следом перед Древним днями предстает другая фигура, которая, согласно единственному описанному свойству, выглядит «как сын человеческий»; впоследствии пророк получит объяснение, что она олицетворяет собой «народ святых Всевышнего»:
13 И видел я в моем ночном видении: С облаками небесными приближается некто — словно бы человек. Он приблизился — и подвели его к Древнему днями.
14 И даны ему были власть, честь и царство, и все народы, племена и народности ему покорились. Власть его — власть вечная, непреходящая, и царство его нерушимо. (Дан. 7:13–14, пер. РБО 2011)
Эта фигура, с одной стороны, идет по облакам, а с другой — получает от Древнего днями «власть, честь и царство» над всей землей. Таким образом, для символического изображения грядущего вечного царства Израиля над миром автор Книги Даниила использовал мифологический образ младшего божества, приходящего по облакам в божественное собрание, возглавляемое божеством старшим.
Появление этой метафоры в Книге Даниила — и затем ее канонизация в составе Библии — стало основой для двойственного образа Бога в позднеантичной и средневековой традиции. Этому дополнительно поспособствовала множественность божественных имен в библейских текстах: так, все упоминания Бога под именем ʾĕlōhîm были соотнесены еврейскими комментаторами с одним аспектом Единого Бога, а под именем YHWH — с другим. В свою очередь, в каббалистической теософии также впоследствии сложились несколько основных ликов Плеромы, в том числе благой и недостижимый Древний днями или Долготерпеливый (букв. «долгий лицом») и другой — воинственный, гневливый, «малый лицом».
Таким образом, мы видим, что древние евреи, или часть из них, некогда верили, помимо прочего, в двух мифологических божеств — милосердного седобородого старца и гневливого воина, сопровождаемого громами и молниями. Эта двойственность, в свою очередь, сохранилась внутри монотеистического Божества и легла в основу дальнейших теологических размышлений, воскрешавших традиционную восточносредиземноморскую образность на новых основаниях.