В Книге пророка Даниила (II в. до х. э.) ангел сообщает провидцу, будто ведет на небе противостояние с «князем царства Персидского» (Дан. 10:13, ср. 10:20 и 12:1), — политическая власть на земле снова трактуется как результат взаимодействия своего рода младших божеств, называемых ангелами. Даниэль заходит так далеко в своей ремифологизации, что отказывается даже от принципа уникальности народа Израиля: Израилю тоже (Дан. 12:1) соответствует небесный покровитель — Михаэль, отличающийся высоким рангом среди князей, но не более.
Ремифологизаторская тенденция впоследствии доходит до того, что даже «восстанавливает» дополнительные детали распределения народов между ангелами. Вот, в частности, как пересказывает цитировавшийся фрагмент «Песни Моше» позднейший перевод Торы на арамейский — Таргум Псевдо-Йонатана (I тыс. х. э.).
Когда распределял Вышний мир по народам — которые произошли от сыновей Ноаха,
Когда раздавал письменности и языки по человекам — в поколении разделения языков,
В то время Он бросал жребий с 70 ангелами, предводителями народов, чтобы выяснить, кому достанется какой город, — еще тогда Он поставил границы народов в соответствии с числом сыновей Израиля, спустившихся в Египет.
И когда выпал жребий на Святой народ — Господину Мира, то воскликнул Михаэль:
— Да пребудет благая доля Имени Господа с Ним!
И воскликнул Гавриэль, восхваляя:
— Яаков — Его надел при распределении!
Мотив жеребьевки может иметь глубокие древнеближневосточные корни: именно таким способом основные боги делили между собой мир в Месопотамии; на место избрания народа в Таргуме становится образ случайного выпадания, а Творец участвует в этой процедуре наравне с семьюдесятью ангелами, становясь как бы семьдесят первым среди равных… Разумеется, мы имеем здесь дело уже не вполне с верованием, а скорее со свободным творчеством автора, однако одновременно мы можем наблюдать новое «воскресение» древней мифологической сцены вопреки монотеистической самоцензуре.
Г. Доре, гравюра к «Потерянному раю» Д. Мильтона, 1866 г.
Gustave Doré / Wikimedia Commons
Итак, мы видим, как чисто мифологический образ сумел пустить корни в еврейском монотеизме и со временем распуститься вновь во всей красе. Это показывает, что базовые визуальные представления лежат глубже, чем идеология, их использующая. Первоначально совет Эля мог символизировать космическое единство божественных покровителей различных аспектов творения — и в этом качестве он, конечно, монотеизму противоречил. Однако уже политическое прочтение — вероятно, сложившееся у израильтян по мере формирования новых государств в начале железного века — перечило ему в меньшей степени и со временем трансформировалось в своего рода глобальную теологию: каждый народ управляется тем, кому поклоняется, и поклоняется тому, кем управляется. Израиль, почитающий лишь Бога Высочайшего, и никого кроме, тем самым оказывается подчинен непосредственно Ему в обход всех посредников. Несмотря на периоды и тексты, в которых власть совета богов снижалась, он оказался удобным механизмом объяснения политических процессов на земле, которые в своем разнообразии не всегда укладывались в объяснение волей одного-единственного Бога. Сохранение мифологической сцены совета потребовало ее трансцендентализации — отныне речь шла о метафизических сущностях, а не о природных божествах, — однако сама сцена сохранила свойственную подлинному мифу притягательность для многих поколений.
Итак, среди древних евреев бытовало представление, что каждый народ управляется соответствующим ему божеством, входящим в совет богов. Этот совет заседал, возможно, на северной горе Цафон при верховном божестве и определял судьбы людей и народов. Мифологическому мотиву удалось адаптироваться к монотеизму путем превращения членов этого совета в особый класс существ, который стал известен как ангелы.
И внял я неба содроганье…
Архаические мифологические фигуры, будучи сами отчасти имманентными, легко пересекают границу человеческого мира, ходят по земле и владеют дворцами на земных горах. Часто имеют узнаваемые обличья, воплощающиеся в культовых статуях. Все эти элементы были исключены из древнееврейской религии в процессе ее трансцендентализации. Тем не менее живой религиозный опыт не мог ограничиваться философскими представлениями об абсолютной надмирности Божества, а постоянно чувствовал присутствие, участие этого Божества в человеческой действительности и потому раз за разом продолжал обращаться к языку мифа, искал способ выразить земными образами чудо вторжения божественного в сферу тварного. Хотя такого рода тексты появляются прежде всего у пророков, в полностью монотеистическом контексте, в свете всего предыдущего нельзя исключать, что их образность имеет определенные традиционные ханаанейские корни. Таким образом, этот раздел посвящен явлениям Творца — теофаниям.