Дээдэ-баабай — шаманское описательное имя, дословно переводимое с бурятского как «Верховный старец». Подобным термином, как правило, заменяли табуированное имя действительного «хозяина» местности. Отдельные информаторы видят за ним эвенкийское божество, что, вероятно, наиболее близко к истине. Различия в описании облика «Верховного старца», или «Верховного отца», стало следствием живучести совместно эвенкийского и бурятского мифологических представлений. В условиях ламаизма локальный образ Дээдэ-баабая стал еще более расплывчатым, но его «влияние» было распространено на бо-
лее обширную географическую территорию Баргузинской долины.
Буряты, населяющие дельту реки Селенги, именуемые «байкало-кударинскими», за несколько веков своей жизни в этом краю болот и степей создали свой интересный пантеон локальных божеств Байкала, а также имеют несколько собственных святых мест и капищ. Более того, в устье Селенги сложился едва ли не единственный в регионе культ почитания территориальных духов, так сказать, «русского» происхождения. Поскольку буряты здешних мест являлись преимущественно рыболовами, главное место в их шаманско-мифологических воззрениях занимают всемогущие духи физических свойств воды озера и атмосферных явлений, влияющие на успех рыбной ловли и на благополучное плавание по морю. Можно даже сказать, что именно в дельте Селенги «морские» корни бурятского шаманизма более ярко выражены, чем в других местах побережья Байкала. Кое-что в этих культах было унаследовано с древнейших эпох, кое-что досталось «по наследству» от аборигенов-тунгусов, некогда безраздельно господствовавших по всему Хамар-Дабану, Улан-Бургасу и контролировавших степные долины впадающих в озеро рек.
Представляет собою небольшую возвышенность непосредственно в дельте р. Селенги, на берегу протоки Харауз. В прошлых столетиях здесь существовало рыбацкое селение и постоянный двор для проезжающих через Байкал на западное побережье в Бугульдейку, Голоустную или Лиственичное. Поскольку ямщиками являлись байкало-кударинские буряты, рядом с селением издревле существовало шаманское капище, почитае-
мое, кстати, и русскими. Православные христиане установили близ бурятской святыни большой деревянный крест, где молились за удачу в рыбацкой путине и благополучие морского пути. Впрочем, на карте Байкала 1695-1701 годов С.У. Ремезова на этом месте обозначена Никольская часовня, принадлежавшая Посольскому Спасо-Преображенскому монастырю. В XIX столетии часовня была перестроена в храм, но остров у русских до сих пор именуется Часовенным.
Описания бурятского культового места мы не имеем, однако есть некоторые указания на пантеон почитаемых на нем образов. Фольклорная традиция называет «хозяином» дельты Селенги некоего Баяна, сына Шэрэмхэна, о котором в шаманском призывании говорилось:
Хозяин Барун Кудары, Сын Шэрэмхэна Баян. На черной горе — пребыванье, Харауз-река, ветерок...
Связь Баяна, «обитающего» на Шаманской горе в дельте Селенги, с Шэрэмхэном (доел. «Чугунный») дает возможность предполагать, что с данным местом был связан ныне забытый культ местных кузнецов, выплавлявших чугун. Идет ли данная традиция от почитания конкретного в древности кузнеца (а ими часто были шаманы), или связана она с обожествлением хребта Хамар-Дабан как местожительством небесных «черных» первокузнецов — неизвестно.
Кузнечный культ в болотистой местности дельты Селенги, в половодье заливаемой водой, вдали от железорудных месторождений, может вызвать некоторое удивление. Но следует обратить внимание на го, что в окрестностях среди береговых пляжей в изобилии встречается черный железный песок, и он-то мог послужить основой зарождения здесь как железоделательного ремесла, так и его обожествления. К. Риттер в конце XIX века, к примеру, писал по этому поводу так: «Коргинский мыс близ Посольского монастыря, известный своими богатыми рыбными ловлями и хорошей якорной стоянкой; близ него на кош-
ках или песчаных мелях находят черный железный песок». Его мысль продолжает С.А. Селивановский: «Наконец, чистый железный песок, выбрасываемый около устий Селенги, который содержит в пуде до 30 фунтов железа, так что буряты делают из него ножи и другие вещи».
Есть основание полагать, что кузнечное производство в устье Селенги существовало издревле, так как железные шлаки — обычные находки на дюнных поселениях с рубежа нашей эры. Наконец, следует отметить, что и само географическое название этой крупнейшей забайкальской реки дает связь с железнорудными месторождениями, причем еще эвенкийской поры. На их языке Селенга дословно означает «Железная» или «Железистая» (от сэлэ — «железо», нга — уменьшительный суффикс). Комментируя данный факт, М.Н. Мельхеев в свое время писал: «У эвенков принято реки, по которым находили руды, минералы или какие-либо другие дары природы, называть их именами». Кстати, имя реки Селенги встречается в ханьских летописях при описании хуннского племенного союза в Забайкалье на рубеже нашей эры, когда ни бурят, ни других монголоязычных племен еще в природе не существовало, но обитали пратюрк-ские и прототунгусские этносы.