Даосы отдаленные смутные времена, когда люди не знали утонченной цивилизации, считали золотым веком. Технический прогресс, всякое новое учреждение они считали новым шагом к порабощению человека и падению его естественных добродетелей. Та же любовь к исконно-нерасчлененному заметна у них и на понятийном уровне: подражая софистам, даосы любили разрешать антиномии. Все различия они считают искусственными. Большое и малое, жизнь и смерть имеют смысл только в противоположности друг другу, а в абсолютном измерении становятся одним и тем же: все во всем.
Отказ от всякого обращения к рассудку, неприятие жизни в обществе с его ограничениями, замкнутость в себе доведены у даосов до предела. Но не следует ли видеть здесь здоровую реакцию на наступление тирании?
Если некоторые представления, дошедшие из глубочайшей древности, несмотря на развитие нравственной рефлексии и рациональной философии в V—III вв. до н. э., не исчезли бесследно, то этим мы больше всего обязаны даосам. Размышления моралистов были основаны на мысли о том, что образцом человеческому поведению служит космический порядок, а ритуалы действенны всегда и повсюду. Но в то же самое время среди гадателей, знатоков инь-ян, заклинателей дождя на протяжении всех трех столетий, прославленных именами самобытных мыслителей, сохранялся целый арсенал религиозно-магических приемов (в том числе регулирования дыхания, умственного сосредоточения, оздоровляющей диетологии). Этот поток суеверий захлестнул множество очень рано полученных эмпирических знаний, с удивлением открываемых ныне историками науки[38]. Суеверия широко возродились в ханьскую эпоху, когда проблемы общественно-политического строя казались решенными.
III. — Теоретики государства
Школе даосов и всем близким к ним философским учениям в IV и III в. до н. э. противостояли реалистические, прозорливые теоретики государства.
Поскольку принципом поведения всякого человека стала выгода, которая служила началом беспорядка, и только наказаниями можно было обуздать разгул страстей, новый порядок должен был быть построен на выгоде и страхе, а не на морали, бессилие которой стало очевидным. Хитроумная система наказаний и наград, основанная на корыстолюбии, тщеславии и страхе, способна сохранить государство от краха, а затем обеспечить ему военное превосходство. Но эта система наказаний и наград должна быть связана только с личностью государя: если государь хотя бы малейшую часть своей власти передаст третьим лицам, вновь возродятся клиентелы и установится беспорядок. Публичные, известные всем наказания и награды, а также все, что позволяет создать эффективный контроль за гражданскими и военными должностными лицами и способствует строгому выполнению распоряжений государя: средства передачи и доказательства подлинности распоряжений: официальные печати, двухчастные таблички, счета, письменные отчеты чиновников об управлении — обеспечивают объективный и беспристрастный способ правления. Добросовестность, преданность, честность излишни. Вопрос выбора людей, казавшийся таким важным для Моцзы и волновавший моралистов — ложная проблема. От старого понятия о лучших людях (в котором объединялись знатность и личное достоинство, доказанное ритуальными испытаниями и сверхъестественными знаками), управляющих государством, теперь отказались. Чиновник нового государства — легко заменяемый человек средних способностей, а его поведение, как и поведение всех подданных, регламентируется сводом постановлений закона, исходящих из самых элементарных чувств обывательской психологии: желании богатства и социального роста, страхе наказания.
Но почему «легисты» так доверяли объективным свидетельствам, откуда беспредельное стремление все оформлять на письме? Да потому, что эти методы управления уже показали себя в администрации некоторых царств, а также в крупной торговле и предпринимательстве: на рудниках, в плавильнях, солеварнях, больших ремесленных мастерских. Новая ментальность родилась в социальной группе богатых купцов-предпринимателей, привыкших к ведению счетов, к употреблению монеты, оформлению контрактов, делавших ставку на жажду наживы и стремление к роскоши, использовавших простую, но эффективную психологию, к которой их приучил опыт коммерческих сделок. Они находились в тесном контакте с главами государств: ведь часто они управляли своими предприятиями, работая на государей и делясь с ними прибылями. Их интересы совпадали с царскими: им также была выгодна политическая централизация, единообразие законов, мер и весов, уничтожение клиентел и привилегий. Некоторые из них служили советниками государей: например Фань Ли, министр царства Юэ, который около 500 г. до н. э. первым говорил о необходимости «обогащения государства и усиления войска»; Бай Гуй, который был купцом-предпринимателем, инженером-гидрографом и служил министром у вэйского князя Хуя; наконец, купец Лю Бувэй, купец и сын купца, советник государя Цинь в середине III в. до н. э.