Ледяную дрожь ощутила Марис при этих словах. Она представляла, как он себя должен был чувствовать.
Я подошёл к большой рельефной двери, сердце отчаянно колотилось… — голос Линиуса стал тихим и почтительным, — потрогал её. Меня как будто ударило электрическим зарядом. Я вздрогнул всем телом, Волосы встали дыбом. Я знал, что нахожусь на грани потрясающего открытия. Как попасть внутрь?
— Ты имеешь в виду, что тебе нужен был ключ? — сказала Марис. — А резьба или свитки об этом ничего не говорили?
Линиус одобрительно повернулся к дочери:
— У тебя хорошая голова, Марис. Будь ты постарше, когда я начал, я бы привлёк тебя к своей работе.
Марис задрожала от удовольствия. Значит, она ошибалась. Значит, отец не доверял ей не оттого, что она — девчонка.
— Я нашёл ссылку, — продолжал Линиус, — но она была неясной. Дверь откроет золотая молния. Я не мог понять. Только стоя перед дверью с поднятой лампой, я понял, что это означает. В самом центре каменной двери было круглое углубление. И в нём обратное изображение Большой Печати Высочайшего Академика.
«Не потому ли он меня допрашивал, когда я делала ему мозаику? — подумалось Марис. — Может быть, он думал, что я о чём-то догадываюсь?»
— Большая Печать, — повторил Линиус. — Золотой медальон с зигзагами молний, передаваемый от одного Высочайшего Академика другому Высочайшему Академику в течение столетий. Он как раз висел на моих плечах. Я плотно сжал его и опустил в углубление. Совпадение было полным, но дверь не открылась. Я не мог поверить. Она должна была работать! Я подумал, что механизм мог заклиниться, что растущая скала могла искорёжить дверь или её раму. Потом, пытаясь вынуть медальон, я нечаянно повернул его вправо. Скала сдвинулась, и с глубоким тихим рокотом, похожим на отдалённый гром, дверь открылась..
Глубоко в предательском каменном лабиринте Квинт оглядывался в мрачном туннеле. Его глаза привыкали к тусклому свечению, но ориентироваться было все же трудно. Он старался не потеряться в путанице туннелей. Каждый шаг стоил усилий, каждый поворот таил в себе риск.
— Может быть, следовало бы вернуться с Бунгусом и Марис, — пробормотал он и был озадачен шипящим отзвуком туннеля.
— Бунгусссс… Марисссс… — прошептало эхо.
Квинт вздохнул. Туннель вздохнул вместе с ним.
— Ладно, я сделал свой выбор. Не время для сожалений. Надо идти, прежде чем глистер снова наберётся сил.
Квинт заковылял дальше. Какое-то время он не встречал своих стрелок, и это беспокоило его. Его ладони взмокли. Голова чесалась. А что если он их больше не найдёт?
Наконец он обнаружил следующую — как раз в момент, когда полностью отчаялся. Он улыбнулся. Он всё ещё на правильном пути.
— Древняя Лаборатория, — пробормотал он, пристально вглядываясь во тьму перед собой. Крепче обхватил кирку. — Уже недалеко…
— Когда я вынул печать из углубления, тяжёлая рельефная дверь открылась. Сотни лет ею не пользовались, но она всё же двигалась гладко и бесшумно. Я вошёл. После стольких усилий, стольких попыток я стоял внутри лаборатории, о которой так много читал. Я поднял принесённую с собой лампу и замер. Эта обширная пещера не была похожа ни ца одну лабораторию, в которой я был раньше, ни на одну из тех, в которых я бывал потом. Она поражала воображение.
Марис внимательно слушала, стараясь запомнить каждую деталь.
— Это была громадная куполообразная пещера, вырубленная в сердце скалы. Громадные стеклянные трубы, как извивающиеся корни, выходили из стен и потолка. Ещё большего размера трубы поднимались от пола. Некоторые были закупорены, другие свободны. Большинство из них разветвлялись, образуя громадную, причудливо изогнутую сеть.
Сначала было ощущение, что я нахожусь внутри какой-то огромной машины. Но потом я всё-таки понял, что это место когда-то было живым. Система труб напоминала своим единством кровеносную или нервную систему живого организма. Тут же я осознал, что должен снова вдохнуть жизнь в эту громадную спящую камеру.
Я не был там долго в этот первый визит. Но скоро я вернулся. С факелами для стен, со щётками и вёдрами, с пергаментами и свитками о лаборатории, которые я смог найти. Осветив лабораторию, я навёл в ней порядок. О, Марис, не могу передать, как весело было возвращать к прежней славе это заброшенное место. Удаляя грязь веков, я обнаружил, что система труб тщательно продумана, так чтобы взвешенные в воздухе частицы могли распределяться и регулироваться. Свитки подтверждали, что у каждой из труб и трубочек есть своё предназначение. Некоторые из более тонких труб заканчивались стеклянными шарами, блестящими, как спелые фрукты.