Восхищенно и печально смотрел Берг на разволновавшееся стадо. Тоска не покидала его. И еще мучило чувство вины: ведь как бы там ни было, а он предал этих оленей, предал самого себя, предал вон того человека, который идет в сторону моря и воет по-волчьи. Можно, конечно, рассердиться: что, мол, за чертовщина, пристало ли человеку выть волком? Но что поделаешь, если Томасу Бергу и самому впору завыть волком от тоски. Повернувшись к Брату медведя, он снова спросил:
— Так что же произошло?
— Беда, — повторил свой прежний ответ Брат медведя, глубоко затягиваясь из трубки. После долгого молчания наконец пояснил: — Покинул остров Леон. За Леоном улетела на Большую землю Сестра горностая. А Брату оленя жить без нее — все равно что затянуть на шее аркан...
Сестру горностая Брат оленя нашел через сутки в доме Гонзага, в комнате прислуги. Жена была вся во власти злого духа Оборотня. Покачиваясь, она спрашивала, ни к кому не обращаясь:
— Где мой сын? Умоляю, скажите, скажите, где мой сын?..
Брат оленя медленно подошел к жене, присел перед ней на корточки, глядя в глаза сочувственно и с бесконечной преданностью. Да, он имел право ее упрекать и даже ругать за то, что она еще раз нарушила клятву и поддалась власти злого духа. Но на этот раз Брат оленя не смел даже сердито нахмуриться. Выкурив трубку, он тяжко вздохнул и сказал:
— Пойдем в дом Берга.
Сестра горностая с огромным усилием старалась понять, о чем говорил ей муж, словно была глухая. Наконец поняла, согласно закивала головой, поискала рукой под столом баул со своими вещичками.
Еще двое суток жили Брат оленя и Сестра горностая в доме Берга, где их хорошо знали. Супруга Берга даже пыталась по телефону узнать от Гонзага что-либо определенное о Леоне. Вернулся с острова Берг, попытался дозвониться с той же целью в столицу до Ялмара, но в квартире сына так никто и не подошел к телефону. Сестра горностая металась по комнате, в которой поселили ее с мужем.
— Пусти меня к Ворону! — умоляла она. — Я знаю, где в его доме прячут Леона. Там много комнат и огромный чердак. Однажды я туда забралась и едва не повесилась...
Не скоро Сестра горностая забылась во сне. Брат оленя смотрел на жену и повторял те самые речения о журавле и журавлихе, которыми он поразил ее при первой их встрече.
— Смотрю в твое лицо и вижу, как мучаешься ты, и представляется мне буря. И летят, летят журавли сквозь бурю. Наверное, кто-то древний очнулся во мне и вспомнил ту пору, когда мы были с тобой журавлями.
Сестра горностая стонала, порой вскрикивала, на миг просыпаясь. Брат оленя продолжал свои речения. И, вероятно, сумел успокоить ее, и она спала до утра. Сморил сон и Брата оленя. Но когда он проснулся, Сестры горностая рядом не оказалось. И зашлось сердце Брата оленя. Какое-то время он пытался одолеть дурное предчувствие. Затем почти панически вскочил с постели, выбежал на улицу.
А Сестра горностая поднялась еще час назад, внимательно оглядела комнату, словно что-то с трудом припоминая, и остановила взгляд на бауле, в котором прятала пистолет сына. Прислушиваясь к дыханию спящего мужа, она вытащила из баула пистолет, взвела его, потом снова поставила на предохранитель. Наблюдения за действиями сына, когда он возился с пистолетом, пригодились Сестре горностая в ее мрачном замысле. Сунув пистолет во внутренний карман летней малицы, она решительно направилась к двери. Но вдруг на полпути остановилась, подошла к спящему Брату оленя и какое-то время с горькой улыбкой смотрела ему в лицо. Прерывисто вздохнув, она подошла на цыпочках к двери, прощально оглянулась еще раз на мужа и выскользнула из комнаты с необоримым желанием встретиться с Гонзагом.
Встреча эта состоялась в том самом «зале мудрецов», куда Гонзаг так редко пускал ее. К своему изумлению, Сестра горностая увидела, как Гонзаг, уронив голову на стол, безутешно плакал. Рядом с ним сидел Томас Берг с телеграммой в руках.
— Где мой сын? — громко и четко спросила Сестра горностая, стоя у самого порога.
Резко поднявшись и по-женски заломив руки над головой, Гонзаг воскликнул:
— Луиза, дорогая, нет у нас больше сына! Его убили... И что самое жуткое... он даже не зашел ко мне. Если бы он зашел, я спас бы его...
Сестра горностая шагнула к Гонзагу и, словно наткнувшись на что-то, попятилась, потом посмотрела на Берга. Старик какое-то время выдерживал ее вопрошающий взгляд, полный мольбы, и наконец тяжко кивнул головой, подтверждая страшную весть. Сестра горностая медленно опустилась на пол — так, вероятно, она сделала бы в своем чуме. Раскачиваясь, она твердила сквозь слезы: