Серая олениха не всегда разрешала приемышу уходить одному на берег, понимая, что с ним может случиться несчастье. И потому Белый олененок иногда взбегал на самое высокое место, чтобы можно было разглядеть берег. Сверху было хорошо видно моржовое стадо, жизнь которого Белому олененку становилась все понятнее. Вон вожак стада, судя по всему, отец его друга, смешного моржонка.
Знал Белый олененок к этому времени и своего отца. Он мог бы с гордостью сказать моржонку, что его отец тоже вожак огромного стада оленей. Однажды Белый олененок взбежал вот на это самое высокое место на берегу в надежде увидеть в морской дали голубых оленей, и тут из стада неспешно вышел огромный олень с могучей грудью и длинной гривой под шеей. Медленно подошел вожак стада к Белому олененку, величественный и недоступный, остановился в нескольких шагах и уставился на него долгим, задумчивым взглядом суровых красноватых глаз. Белый олененок оробел, хотел бежать, но какая-то властная сила заставила его замереть. А вожак все смотрел и смотрел на него с надменным видом, и никак нельзя было понять: добрый он или злой. Какое-то чувство подсказывало Белому олененку, что в этом огромном олене таится начало его вновь вспыхнувшей жизни, что он видит перед собой отца. Шумно вздохнув, матерый олень подошел к Белому олененку, обнюхал его, даже лизнул.
О, что это было! Какой волной счастья подняло Белого олененка до самого солнца. Теперь голубые олени, как только придет пора их бесшумного вечного бега, услышат трубный клич огромного оленя и, наконец, увидят остров и примчатся сюда, а вместе с ними примчится и мать Белого олененка. Он, конечно, внушит отцу, что надо трубить как можно громче, трубить всякий раз, как только вон в той немыслимой дали, где море становится небом, побегут голубые олени. Матерый олень медленно, с прежней надменностью и высокомерием отошел от Белого олененка, приостановился, еще раз глянул на него, вздохнул и побежал трусцой, на ходу угрожая низко опущенной головой тем оленям, которые не слишком поспешно уступали ему дорогу. Вместо рогов, потерянных им в начале зимы после гона, у него были два толстых бархатистых пенька, из которых к осени образуется истинное чудо — могучая корона.
Был такой день, когда Белый олененок выбежал на свое любимое самое высокое место на берегу моря и вдруг заметил, как к моржовому стаду из-за мыса бесшумно на веслах подкрадывались три вельбота с людьми. Хищно изогнувшись, люди зловеще молчали. Когда он уже видел такое? В руках людей винтовки. Белый олененок знал, что винтовки способны исторгать смерть: пастухи однажды на его глазах убили волка.
Странное чувство испытал тогда Белый олененок. Волк мог убить оленя. Но человек упредил смерть оленя, человек убил волка. Когда кровь волка окрасила снег, Белый олененок вспомнил такой же снег, окрашенный кровью матери, и ему стало скорбно. Волк уже не казался врагом: выходит, что в определенных обстоятельствах смерть справедлива? Возможно, мертвый волк сам по себе теперь и есть упрежденное зло? Но ведь волка мучил голод. А неутоленный голод — это смерть. И значит, жестокая несправедливость! Где же истина? Белый олененок наклонил голову, упираясь лбом в сугроб, словно хотел остудить разум, чтобы не сойти с ума.
Так было тогда, когда он увидел убитого волка, бесшумно подкрадывавшегося к оленю. Волк был голоден, волк спасался от смерти, готовый принести смерть оленю. А что происходит с людьми, которые плывут на вельботах? Почему они так бесшумно крадутся к моржам? Намерены принести им смерть? Но что заставляет людей пролить кровь? Неутоленный голод, таящий в себе их гибель?
И прижал Белый олененок раскаленную голову к камню. Но камень не снег, и невозможно остудить словно бы закипающий разум. Наверное, он сходит с ума. А люди на вельботах все ближе подплывают к моржам. Надо затрубить. Надо упредить смерть! Вон дальше, чем все остальные моржи от воды, лежит на камнях его друг моржонок, повернулся на спину и машет ластами, приветствуя само солнце. Как защитить его? Единственно, что может сделать он, Белый олененок, это разбежаться и прыгнуть с обрыва хотя бы в один из вельботов. Вон в тот, самый первый. И, сделав несколько десятков стремительных прыжков от берега в тундру, Белый олененок круто повернулся и помчался к обрыву. Но врезались копытца его в песок: перед ним возникла громада матерого оленя — это был его отец. Скосив угрюмые, печальные глаза, он посмотрел на сына с укором; потом медленно развернулся и стал настойчиво теснить олененка, угоняя прочь от берега. Белый олененок храпел, бил копытцами о землю, норовил проскочить под брюхом отца и убежать туда, где лежал его друг моржонок, приветствуя солнце взмахами своих еще совсем маленьких нежных ласт. Но матерый олень отгонял сына в оленье стадо, как бы всем своим существом стараясь внушить: живи по законам оленей, у людей и у этих странных существ с клыками свои законы, мы не властны воздействовать на них.