Солнце, едва коснувшись воды, опять тронулось в небесный путь на своих златорогих оленях. Мерцали темно-красные блики на волнах. Брат оленя уже знал о несчастье на морском берегу: погиб его друг Рагнар Хольмер.
Да, это случилось всего несколько часов назад примерно в трех милях от стойбища. Каким тяжелым оказался день! Завтра надо, сколько возможно, заготовить мяса на зиму для собак. Для этого хватило бы и двух моржей, от силы трех. Нелишне содрать и несколько шкур. Но для этого тоже нужно не больше двух-трех моржей. Однако загублено больше сотни. Мерцают багровые блики на морской воде, и невольно приходит мысль о пролитой крови. Брату оленя кажется, что это души убитых моржей все еще никак не могут расстаться с морем и солнцем. Мерцают души, отдают последнее тепло морю, шлют свой прощальный свет всякому существу. Есть среди этих багровых знаков, трепещущих на морских волнах, и знак души человека. Печально Брату оленя. Всхлипывает во сне Сестра горностая. Надо бы разбудить ее, увести спать в палатку.
Горы наливаются голубым светом, истончаются их верхушки, соединяясь с небом. Гаснут красные блики на море. И там, где оно становится небом, как чье-то дыхание, вереницей летит лебединая стая. Печально Брату оленя от мысли, что Рагнар Хольмер этих лебедей не увидит.
А Сестре горностая снился сын...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
НАМ НЕОБХОДИМ ТВОЙ СВЕТЛЫЙ, КАК СОЛНЦЕ, РАССУДОК
Печаль нависла и над стойбищем. Мудрецы в чуме Брата совы вспоминали за священной трубкой здравого мнения Рагнара Хольмера. О, они хорошо понимали, что значил для них этот человек! И хотя в словах старцев было много скорби, мнение их об инспекторе охотничьего надзора от этого не становилось менее здравым.
Мудрецам прислуживала Гедда. Она тоже была потрясена гибелью Рагнара Хольмера, плакала Гедда. И старики, глядя на нее, сочувственно вздыхали. Гедда разливала в чашечки чай, подавала мудрецам и благодарила судьбу, что в эту тяжкую минуту оказалась вместе с ними.
У костра между белыми людьми, кажется, разгорался спор. Слышались голоса Томаса Берга и Ворона. Ялмар и его невеста Мария молчали.
— Вы испоганите здесь все! — доносился густой голос Томаса Берга. — Завтра я вам покажу, что происходит с тундрой, едва по ней пройдет трактор. Поймите, природа Севера... это как лик младенца.
Гедда переводила слова Томаса Берга старикам, и мудрецы согласно кивали головами: дескать, прав Томас Берг, прав безусловно. Они знали, что Ворон уже давно зарится на остров и каждое лето присылает сюда геологов.
— Можно было бы старому Бергу и протянуть трубку здравого мнения, — сказал Брат совы, принимая от Гедды чашку с чаем.
А спор у костра накалялся.
— Лик младенца. Не слишком ли нежно? — спросил Гонзаг, уклоняясь с раздражением от дыма. — Этак вы меня в хандру вгоните. Я, знаете ли, человек чувствительный.
— Язвительный вы, а не чувствительный! — сам стараясь быть порядочной язвой, зло сказал Томас Берг, аппетитно управляясь с добрым куском оленьего мяса.
Гонзаг тоже обсасывал косточку аккуратно, стараясь не испачкаться. Чувствовал он себя здесь неуютно, и ужин явно не радовал его.
— Как вам угодно, — сказал Гонзаг, держа на весу холеные руки и прикидывая, чем их можно было бы вытереть. — Вы, господин Берг, оленевод. Для вас дорог каждый олень. А для меня дорог каждый камень, в котором надеюсь увидеть горящий зрак полезного ископаемого. Мы квиты.
— А мертвый зрак убитого моржа вам не мерещится? — спросил Ялмар, не удостаивая собеседника даже коротким взглядом.
— Я в моржей не стрелял, — четко выговаривая каждое слово, как бесспорную истину, сказал Гонзаг.
Ялмар тяжело поднял голову и на этот раз уж слишком долго смотрел на Гонзага:
— Бывают такие браконьеры, которые убивают куда страшнее, чем те, кто лишь на зверя поднимает оружие...
— Понимаю. Оттачиваете свое перо. Так сказать, переживаете драматизм экологических проблем. — Гонзаг иронично улыбался: дескать, знакомые штучки, которыми не так и легко сбить меня с толку. — Неужели вы из тех, кто голосом древней кликуши кличет: назад, к природе, в пещеру?
— Ну, ну, ну. — Ялмар поднял руку, как бы уличая собеседника в бессовестной передержке. — Не кажется ли вам, что к природе следует идти не назад, а вперед? Только тогда и возможно человеку войти в бережно сохраненный, прекрасный наш дом, в самые светлые залы его. Именно в дом, а не просто в пещеру...