— Моржонок мертв. Она не может расстаться с ним с той поры, как его убили.
Тяжко вздыхая, фыркая, постанывая, моржиха обнюхивала моржонка, словно пыталась вдохнуть в него жизнь. Вдруг она вонзила клыки в гальку, разворотила ее, заглянула в образовавшуюся яму, вероятно помня, что именно здесь пролилась кровь ее детеныша. Завидев людей, подобрала под себя задние ласты, сделала прыжок. Мария и Ялмар отступили, крепко держа друг друга за руки. Покачав головой, как бы выражая бесконечно горький упрек, моржиха принялась сталкивать моржонка в воду. У самой прибойной полосы высоко подняла голову, заревела и скрылась с детенышем в морской пучине.
Мария и Ялмар долго молчали, глядя на море, и, видимо, все та же чайка пролетела над их головами с истошным криком.
— Господи, мать не верит, что дитя ее мертвое, — обессиленно сказала Мария. — А тут еще звучат в моей памяти слова твоего отца о тревоге в каждом доме, где ждут рождения ребенка...
— Ну ты и выдала себя моему родителю! — невольно воскликнул Ялмар и тут же схватил руки Марии. — Прости, я не о том должен был говорить. Неужели тебе там, у костра, пришло в голову...
— Да, да, да! — не позволила Ялмару досказать Мария. — Я знаю, теперь это будет мучить меня, пока не свершится... Жутко подумать... Мария, которая мечтала родить пророка, и вдруг рожает...
— Э, нет, моя дорогая! Я не позволю тебе думать об этом! Все, все, все! Табу!
— Но твой отец прав, об этом волей-неволей сейчас думает каждая беременная женщина.
— А ты не будешь! Запрещаю. Заклинаю. И пойдем хоть немного поспим.
В полумиле от стойбища, огибая высокий каменный холм, Ялмар и Мария увидели Чистую водицу и Белого олененка. Девочка выкладывала камни вокруг крошечного голубенького цветочка. Белый олененок, широко расставив ножки, казалось, вполне осмысленно наблюдал за ее действиями. Завидев белых людей, Чистая водица подбежала к Белому олененку, обняла за шею, словно показывая, что не даст его в обиду. Потом прогнала с лица притворную враждебность, широко улыбнулась и сказала:
— Мы тут с Белым олененком охраняем цветок. Ведь так мало цветов на нашем острове!
— Откуда ты знаешь язык белых людей? — спросила Мария.
Чистая водица указала на Ялмара:
— Вот он учит. А больше всего сестра моя Гедда. Да и отец, и еще Брат оленя, Сестра горностая. Мало ли кто.
Ялмар присел на корточки, разглядел цветок, перевел взгляд на девочку.
— А что, если я цветок сорву и подарю Марии?
Чистая водица побледнела, а Мария зажала рот Ялмару рукой.
— Прости, я пошутил.
— Шутка, скажу тебе, довольно жестокая, — с укором сказала Мария. — На тебя непохоже.
Прижав девочку к груди, Ялмар гладил ее по голове, приговаривая:
— Ну прошу тебя, умоляю, прости.
— Подними меня на руки, — попросила Чистая водица. — Правда, я уже большая, но все равно подними.
— С огромным удовольствием.
— Выше. Еще выше! — Чистая водица показала вдаль и спросила: — Кто живет там, далеко-далеко, где море становится небом?
— Там... живет... человечество.
— Че-ло-ве-чес-тво, — по слогам повторила Чистая водица. — Какое оно?
Ялмар долго молчал, грустно глядя в морскую даль, наконец ответил:
— Как тебе сказать. Порой мне кажется, что оно больное и очень несчастное и бредет с заплаканными глазами куда-то наугад... — И, опустив девочку на землю, поспешил раскаяться: — Впрочем, что это я, наговорил тебе глупостей. Человечество здорово. И докажет это...
— Готовишься предстать перед мудрецами? — с усталой улыбкой спросила Мария.
— Да, через двое суток я буду приглашен на трубку здравого мнения.
Белый олененок вдруг хоркнул и помчался по тундре. И можно было подумать, что это движется. солнечный зайчик.
— Послушай, Мария! Со мной случилось невероятное! — шутливо воскликнул Ялмар, выхватывая из кармана фломастер. — Волшебный олень умчал меня до той черты, когда был впервые сотворен наскальный рисунок. Я тот первый... самый первый, кто осознал, что такое красота...
Ялмар подошел к каменным выступам холма, выбрал плоскую часть скалы и попытался провести фломастером несколько плавных линий. Время от времени он поглядывал на мчавшегося по тундре Белого олененка и снова мучил фломастер, добиваясь, чтобы на скале осталось хоть какое-то подобие линий...
И почувствовал олень тот особенный миг волшебного превращения, когда на спине его появлялся Хранитель. И стал он огромным оленем, на рога которого звезды садились, как птицы. И спросил Хранитель:
— Помнишь, как когда-то очень давно бежал за тобой человек с пращой в руках, чтобы убить и утолить свой голод? Не убил тогда тебя человек. Понял ли ты, почему он тебя не убил? Понял ли ты, почему он схватил кусок глины и подбежал к скале, чтобы начертить на ней плавные линии? В тех линиях был ты, бегущий в вечность. А в другом месте и в другое время, возможно, это было немного иначе. Возможно, тогда ты сам был человеком. Ты искал оленя, чтобы убить его и утолить голод. Ты был хмурым и злым, потому что голод мучил тебя, и вдруг ты предстал перед цветком. Ты хотел сорвать его и съесть, уже и руку к нему протянул, но вдруг замер, пораженный. Ты долго смотрел на цветок и никак не мог понять, почему на тебя вдруг нашло просветление. Ты смотрел на цветок и чувствовал, что душа твоя как бы раздвигает и выпрямляет тело твое. Ты смотрел на цветок и старался понять, почему глаза твои обрели способность видеть такое, что еще до сих пор, пожалуй, никто не видел. Нет, глаза твои, конечно, до этого тоже различали цвета — черный, белый, красный, синий, зеленый, но ты был ко всему этому многоцветью совсем равнодушный. И вдруг у тебя словно спала с глаз пелена. И ты еще пока очень смутно стал догадываться, что есть такая сила — красота. Ты еще не знал, как назвать эту силу, но она уже входила в тебя, и ты не сорвал цветок, ты опустился перед ним на колени и стал оглядываться вокруг. Голубое небо, облака, зажженные солнцем, само солнце, синие зубцы гор, зеленые лужайки, деревья, птицы, наконец, олени — все, все это ты увидел иначе. О, как прекрасны олени!.. И ты схватил кусок глины, подбежал к скале и, кинув взгляд на оленя, начертил несколько линий... Нельзя сказать, что рисунок оказался очень похожим на оленя, но это был знак...