И сказала солнечная женщина:
— Да, есть люди и люди. Есть такие из них, кто, в сущности, изменил в себе человеческому, изменил истинному человеку. Пусть ваши дети и это поймут. И не только поймут, но и восстанут против тех, кто изменил человеку. Когда они распечатают заветную дверь двадцать первого века, каждому из них исполнится по двадцать лет. Так пусть же они станут совестью, честью, самой сутью нового века, и пусть планету Земля сделают снова колыбелью жизни и только жизни. И пусть больше никому не позволят превращать ее в огромную бомбу. Я буду качать и качать святую колыбель — голубую планету, я буду принимать на солнечные руки все новых и новых детей... Но для этого необходимо, чтобы там, у локаторов, одумались люди, чтобы страх перестал застилать им глаза...
А там, у локаторов, люди все-таки дали сигнал тревоги. И устремились ракеты на перехват не вражеских бомбардировщиков, нет, а всего лишь призрачной тени, порожденной страхом. И взмыли в небо самолеты для атаки на вражеские объекты. И каждый такой объект записан в электронной памяти летящих самолетов. Но не знает электронная память, как матери и дети рыдают, когда рвутся бомбы. И никаких угрызений совести электронная память в себе не хранит.
Летят самолеты. И это уже действительно самолеты, а не безобидные журавли. И видят их люди у таких же локаторов той, второй стороны. И у них тоже есть жены и дети. И до чего же им трудно выдержать, чтобы раньше времени не дать тревогу! И это мгновения, всего лишь мгновения, в которые, возможно, решается, быть или не быть жизни на Земле...
Гудят самолеты. И летучие мыши трепещут перепончатыми крыльями, чуя недоброе, и скорпионы в пустынях глубже в песок зарываются, и дельфины, загадочные дельфины переворачиваются вверх животами, словно бы подпирают спинами сам земной шар, спасая его. Дельфины тоже стали Хранителями. Мгновения, мгновения остаются до роковой черты. Но вдруг поступила в электронную память самолетов команда: повернуть назад. А это значит, благоразумие на сей раз все-таки победило. И закричали журавли от радости. И заплакали роженицы на всех континентах не только от боли, но и от радости. И затем случилось самое главное — подали голоса новорожденные. О, какой это разноголосый хор! И все качала и качала солнечная женщина, мудрая, как сама вечность, повитуха голубую планету Земля — колыбель неистребимой жизни.
Ялмар очнулся от голоса Оскара:
— Посмотри, Ялмар, — показывал он на одно из окон родильного дома. — У них светится елка! Давай за рождественскую елку, Ялмар! И сейчас... сейчас, вот увидишь, выйдет Хильда и скажет...
И Хильда действительно вышла. Нет, она не просто вышла, она стремительно выбежала, бросилась к Ялмару и поцеловала его.
— Поздравляю! — закричала Хильда, захлебываясь от морозного воздуха. — У вас сын, сын! О, если бы видели вы, какой у вас здоровый сынище!
— Ну а Мария?.. Как Мария?!
— Мария ваша молодец! И ребенок здоров! Он так заорал, что мы все захохотали и признали все, как один, что новорожденный поздравил нас с наступлением Нового года! Да вы гляньте, гляньте на часы!
На часах было начало первого.
— О Хильда, Хильда! Гонец доброй вести, Хильда, — бормотал Ялмар, протягивая серебряную рюмочку медицинской сестре. — За сына, Хильда, за Марию, за тебя, гонец доброй вести.
Хильда в притворном ужасе воскликнула:
— Вы с ума сошли! Я же на дежурстве! — И, точно боясь, что не одолеет искушения, побежала прочь. У двери приостановилась, помахала рукой, послала воздушный поцелуй и была такова.
Ялмар поднял руки и пошел медведем на Оскара. И схватились друзья, и начали бороться. Ялмар не выдержал, упал, обессиленный, в снег.