Генерал побледнел, насколько это было возможно для покойника, и вскинул руку с хищно вытянутым пальцем, устремленным к сигнальной кнопке: ведь мертвое не всегда неподвижно...
Но вспыхнул ослепительный луч, который можно было назвать солнечным лучом Хранителя, и сигнальная кнопка погасла. А генерал нажимал на кнопку и кричал: «Огонь! Огонь! Почему нет огня?» И наконец, обессилев, уронил руку и, похоже, умер во второй раз...
Волшебный олень медленно поднял голову. Казалось, в ней была тяжесть всей планеты Земля. Но вот почудилось ему, что к его лбу прикоснулись руки Чистой водицы. Легко стало оленю, удивительно легко, и он опять превратился в белого олененка...
Ялмар достал блокнот и опять услышал над собою голос колдуна:
— Сейчас и я буду писать. Вы должны срочно, слышите, срочно доставить мое послание генералу.
— Да, да, срочно, — машинально ответил колдуну Ялмар и записал в блокноте: «Возможна ударная волна против безумия». И подумал: «Пусть будет заглавием».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
В ТЕБЕ МОЕ СПАСЕНИЕ
Вышло так, что Леон очень быстро сдружился с Чистой водицей. Это был еще один человек, кроме матери, которому он охотно позволял нарушать свое одиночество.
— Ты почему будто спишь с открытыми глазами? — однажды спросила девочка, когда они подошли к озеру.
«А ведь верно, похоже, живу, как во сне», — подумал Леон и спросил, в свою очередь:
— Откуда ты знаешь так хорошо язык белых людей?
— Гедда научила. И еще Ялмар. Я люблю ходить по тундре с Ялмаром так же, как с тобой. Прошлым летом он сказал, что там, далеко-далеко, живет человечество... Ты оттуда. Скажи, видел ли ты человечество?
Леон долго смотрел в необычайно серьезное лицо девочки, удивляясь странному вопросу.
— Как тебе сказать, видел, конечно.
— Какое оно?
— Это много, очень много разных людей.
Чистая водица разочарованно отвернулась, махнув рукой.
— Такое я уже слышала. Мне кажется, что это неверно.
Выбрав сухой пригорок, Леон присел.
— Неверно? А ну подойди ко мне, поясни, почему неверно.
— Человечество — это такой большой человек. Он ходит по свету, как ты ходишь по тундре. У него большие-большие глаза, как у тебя. И полные слез. Он идет по свету и ничего не видит...
— Ты меня удивляешь...
— Я всех удивляю, только не пойму почему.
— Отчего же человечество плачет?
— Ему страшно. Ялмар сказал, что великан заблудился, как ты. Я думаю, что и ты человечество. Мне даже кажется, что ты плачешь...
Леон порывисто обнял Чистую водицу, чувствуя, что ему действительно хочется плакать.
— Ты ходишь один, ты заблудился, и я бегу за тобой, потому что хочу тебя спасти...
Леон заплакал. Чистая водица ничуть не удивилась, она гладила его по голове и успокаивала:
— Ничего, ничего, поплачь немного. Я никому не скажу. Мужчине плакать нельзя, даже если кто-нибудь умер. Если Брат орла узнает, что ты плакал, он будет над тобой смеяться.
— Да, да, конечно, это смешно. Это просто нелепо. Иди поговори с птицами. Я побуду один...
— С оленями можно? Вон Сын бежит и его подруга...
Смех Чистой водицы, хорканье оленят, крик птиц постепенно успокоили Леона. Похоже, что он смог на минуту отрешиться от всего тягостного, и ему показалось, что через этот заполярный остров проходит туго натянутая струна самой вечности. Звучит струна, и остров плывет в океане. А сам он частица этого острова. И не столько зрением воспринимал он этих оленей, эту удивительную девочку, для которой оленята как бы очеловеченные сверстники ее, а слухом, именно слухом, как звучание вечной струны.
И вдруг закричала Чайка. Господи, зачем прозвучал этот голос суетного, когда он слышал струну вечности? И ветер ударил, холодный ветер, несший промозглую сырость кочующих в море туманов. И оленята насторожились, тревожно втягивая воздух чуткими носами, и девочка с недетской серьезностью смотрела в сторону моря, подставляя лицо порывам ветра. Какое удивительное лицо! В нем, кажется, отразилось все, чем богато ее племя: бесстрашие перед стихией, умение стерпеть невзгоду, озабоченность судьбою оленьего стада, судьбою охотничьего промысла, философская уверенность, что за возможной бурей наступит пора спокойствия, пора равновесия как в природе, так и в душе.
Из-за снежных вершин гор наползали тяжелые тучи. Было что-то неумолимое в их движении, будто они, долго блуждая в просторах Ледовитого океана, упорно искали именно этот остров, который посмел жить своим особым миром. Тучи разрядились тяжелым мокрым снегом — пусть станет остров белым, как льдина.