Юноша быстро повернулся, но трубку принял не сразу.
Брат оленя ощипал опушку малахая от инея, проследил за полетом ворона в морозной стыни темно-синего неба, которое снизу, от горизонта, все еще подсвечивалось сплошным кольцом разноцветной зари, и спросил:
— Помнишь ли ты, как я тебе подарил аркан на празднике, когда тебе исполнилось три года?
— Кажется, помню...
— Было ли меньше трех тысяч оленей, которых ты с тех пор заарканил?
— Пожалуй, меньше не было.
— Так вот, представь себе, бегут и бегут два оленя... черный и белый. Какого из них ты заарканишь и приведешь на закланье к жертвенному костру?
— Смотря по какому поводу зажжен жертвенный костер, — не сразу нашелся юноша с ответом, пытаясь догадаться, к чему клонит Брат оленя.
— По поводу мести любимой девушке за то, что она отдает предпочтение другому...
Брат орла махнул рукой:
— А, пусть живут оба оленя.
— Но все-таки. Допустим, черный олень — это злость твоя, тоска, безнадежность. Белый, наоборот, великодушие и надежда.
Вытащив из-за пояса снеговыбивалку из оленьего рога, Брат орла ударил несколько раз с ожесточением по своей малице, выбивая из нее изморозь, сказал раздраженно:
— Я знаю, тебе хочется, чтобы я подвел к жертвенному костру черного оленя. Но я не хочу! А в белого не верю, не вижу его в себе...
— И все-таки он есть. — Брат оленя показал на запад. — Вон там, по преданиям, есть тайное место на небе, откуда выбегают только белые олени. Вернее, вон там. Нет, скорее всего вон там. Или вот здесь...
Брат оленя приложил руку к груди юноши как раз против сердца.
— Отсюда должен выбежать на волю белый олень. Там, конечно, есть и черный, но ты его зааркань...
Брат оленя долго держал руку на груди юноши, близко заглядывая ему в глаза. И странное дело, тому не хотелось уходить от этого взгляда.
— Так слушай, слушай мои речения. Солнце укочевало от нас в запредельность на златорогих оленях и мучается памятью о земном мире. Потому даже там, в запредельности, не может оторваться от земли. И вот бежит, бежит, бежит его упряжка из тысячи златорогих оленей и все по кругу, по кругу, по кругу. Снег взвевается из-под копыт оленей, и в каждой снежинке свет от солнца. — Брат оленя показал на огни многоцветной зари, медленно поворачиваясь во все стороны. — Вот поэтому и светится заря перед нами из семи огней.
Брат орла слушал речения человека, идущего от солнца, и что-то детское появилось на его лице, было похоже, что он вот-вот готов улыбнуться.
— Значит, не прямо бегут олени? — Зачем-то бросив на снег рукавицы, он повернулся волчком. — А вот так, вокруг земли. Ну да, конечно, Гедда мне говорила, что земля наша круглая. Гедда еще говорила...
И вдруг осекся, поймав себя на том, что он уже дважды произнес имя любимой девушки. Брат оленя поднял рукавицы, подал юноше, продолжая свои речения:
— Солнца не видно, а все-таки оно существует. Солнце излучает свет непреходящей надежды на новый его восход после долгой ночи. Тебе только-только исполнилось двадцать, и ты еще много раз в своей жизни встретишь солнечный восход. А еще выскажу тебе самое главное мое прорицание. Ты заарканишь в своем сердце черного оленя и выпустишь на волю белого. И сядет на нарту белого оленя именно та, которая предопределена тебе судьбой, и ты сядешь рядом с ней, чтобы управлять свадебной упряжкой. Не знаю, кто это будет, возможно, все-таки Гедда, а возможно, и другая...
— Это будет Гедда! — непреклонно сказал Брат орла. — Только Гедда!
— Возможно, и Гедда. Но ты не сумеешь усадить ее на нарту черного оленя. Ты лучше предстань с ясным лицом перед Геддой. Сумей удивить всех и особенно Гедду. Я хочу, чтобы ты знал истину: удивить по-хорошему ту, которую любишь, — это единственно, чем возможно добиться своего. Я сказал все...
Юноша кинул короткий взгляд на Брата оленя и отвернулся, чтобы не выдать своего страдания. Да, конечно, в том, что сказал Брат оленя, много смысла. Но вот попробуй одолеть себя, попробуй добраться в душе своей до светлого духа, имя которому великодушие. Возможно, дух этот в нем никогда и не жил, а взаймы его не возьмешь.
И все-таки он был благодарен Брату оленя: на душе после его слов стало легче. И когда тот пошагал в стадо, юноша долго смотрел ему в спину, не смея дать волю мысли, что этот человек просто беспокоится о сыне Сестры горностая. Нет, он, конечно, желает добра и ему, Брату орла. Он прав. На черном олене если и далеко уедешь, то скорей всего в обратную сторону от желаемой цели. Может случиться и того хуже: черный олень и вправду обернется росомахой...
На второй день Брат орла пришел к Леону на занятия, пытаясь показать, что он не испытывает никакой вражды к нему. На третий день явился уже с тетрадями и карандашом, попросив все это у Гедды. Девушка и вправду, как предсказывал Брат оленя, по-хорошему удивилась, кажется, даже обрадовалась, села с ним рядом, пыталась помочь. Но Брат орла приходил в отчаяние оттого, что не мог ничего понять из объяснений Леона: ведь он почти не слушал его, думая о Гедде. О, Брат орла был слишком наблюдательным, чтобы не заметить, какими глазами смотрит Гедда на Леона! Ненадолго удивил он Гедду.