Подобный разговор был у них, когда Неринга училась еще в пятом классе. Пятиклассницы многое понимают. Почти все. Статкус присел рядом с ней, растрепанной, как-то неловко свернувшейся. Уже десятиклассница и не желает оставаться ангелочком, которого я люблю пощекотать небритым подбородком? Отвыкла от отца? Что ж, им обоим придется снова привыкать друг к другу. Статкус сидел, умиротворенный ее тихим, почти неслышным дыханием — Нерюкас тут, ничего с ней не случилось, — сидел и раздумывал, удрученный-нескладной встречей: мир необъятен, всего в нем много, один только комбинат строят сотни людей, послушных моим чертежам, однако Земля со всеми своими стройками лишилась бы смысла, если бы не было ее, этой девочки, которая появилась на свет не слишком желанной и которую я не сразу разглядел среди мягких игрушек…
Двенадцать минут протекло в молчании. Статкус заметил время. Лучше всего он чувствовал себя на строительной площадке, где можно выкричаться. Не выдержав, погладил руку дочери. Возможно, слишком неожиданно. Неринга вздрогнула, словно от удара.
— Горы заслонил туман, да?
Она сдержала дыхание.
— Что случилось, Нерюкас? По-дружески, по-товарищески, ну? — Его ладонь снова погладила ее руку, на этот раз осторожнее.
— Не прикасайся ко мне! Не прикасайся!
Он никогда не слышал, чтобы она так истерично кричала. Случалось, взвизгивала от счастья, увидев радугу. Или держа на ладони божью коровку. А тут… Откатилась в дальний угол дивана, локтем прикрывая грудь. Маленькую, пугливую грудь.
— Не трогай! Мне противно… противно!
— Так я же соскучился по своему Нерюкасу, и он мне совсем не противен. — Статкус не мог сообразить, чем это он так страшно провинился. Конечно, следовало бы звонить почаще. Он не оправдывал себя, но и каяться, бить себя кулаком в грудь тоже вроде было не с чего. Болезненное влияние матери — не иначе.
— Не трогай, не смей!.. Выброшусь… в окно выброшусь! — Руки у нее дрожали, плечи тоже, и больше всего на свете хотелось ему сейчас крепко-крепко обнять свою девочку, чтобы она почувствовала его силу, чтобы настоящие и придуманные ужасы убрались как можно дальше. Но естественное отцовское желание отступило перед этим истерическим криком. Он больше не пытался прикоснуться к дочери.
— Хорошо, исчезаю. Успокоишься? Обещаешь?
Неринга уткнулась лицом в мягкую спинку дивана. Все ее тело судорожно дергалось.
— Что с девочкой? — Статкус схватил Елену, встряхнул. — Больна? Врача вызывала?
— Она не больна.
— Что с ней? Где ты была, куда смотрела? Из-за вазы чуть не хнычешь, а…
— Не знаю, как тебе сказать… Тренер…
— Что, прогнал? Только-то и беды!
— Напротив. Хвалит. Говорит, перспективная, сулит лавры. Хорошо сложена и так далее.
— Не болтай ерунду, выкладывай факты.
— Какие еще факты? Слишком ласков… не понимаешь?
— Приставал к ней? К моему Нерюкасу?
— Успокойся. — Елена высвободилась из его тисков. — Хорошо, вовремя в зал зашли люди. Неринга и раньше мне жаловалась, что тренер ее гладит. Ну, показывая, как делать то или иное упражнение… А сегодня подкрался, когда она, наклонившись, надевала тапочки…
— Убью негодяя! Где он? Где?
Статкус хрипел, выпученные глаза ничего не видели.
— Не кричи! Еще больше напугаешь девочку. Неужели из-за этого слизняка в тюрьму садиться? Ей, как понимаешь, еще нужен отец. Я же тебе объясняю: ничего не случилось. Люди…
— Я кричу?
— Орешь! Ой, наделаешь глупостей!
Статкус выскочил на улицу.
Елена догнала, вцепилась в него. Он отшвырнул ее, бросился к машине.
— Прочь! — закричал, когда она навалилась на капот. Лицо его сквозь стекло казалось страшным.
Дорога была путаной, как никогда. Полно каких-то новых, противоречащих друг другу дорожных знаков. Хаос улиц, домов, машин. Стиснув зубы, продирался он сквозь сизую дымку, сквозь слепящее сверкание и рев. А ведь любил этот город! Теперь город был врагом.
— А, товарищ Статкус? У меня для вас хорошие новости. Ваша Неринга очень перспективна! — встретил его темноволосый мужчина с помятым худым лицом, в зеленом спортивном костюме.
— К сожалению, вы не перспективны!
Статкус ухватил протянутую ему руку клещами своей левой, а кулаком правой ударил в лицо. Тренер упал, акробатически вскочил и выругался. Он был сильным, хорошо тренированным, но и Статкус еще не забыл уроков бокса в офицерском училище. Пропустив удар, от которого зазвенело в голове, он вторично сбил противника с ног. Не даст ему подняться, будет пинать, топтать, как собаку… Ах, если бы видела это она, его девочка, свет его очей!.. Нет, пусть не видит. Пусть только знает: он будет топтать, избивать всех, кто посягнет… На свете много гнусного, но, к счастью, он не научился его бояться, никогда не трусил и не будет трусить…