Маришке вопрос удивителен, но она спешит ответить:
–Да. Они появляются у нас. Вчера видела, как приезжал ещё один. Мрачный такой.
Маришка силится припомнить это ужасное лицо в шрамах, этот страшный взгляд, который заставлял расступаться жителей, и даже управитель деревни, человек жёсткий, не сумел спросить, зачем появился церковник, когда всё спокойно, лишь молча последовал за гостем, ощущавшим себя хозяином в этой земле. Впрочем, утром Маришка его не видела, а вот сейчас в лесу.
–Чего уж веселиться…– соглашается Дриопа.
–Абрахам! – Маришка даже останавливается, вспомнив имя того церковника. – Его называли Абрахам!
Она ждёт похвалы. Или чего-то хорошего от Дриопы за своё прилежание, но Дриопа вдруг выпускает её руку и Маришка, не ожидавшая этого, падает на землю, ударяется о её холод и судорожно вздыхает, понимая каким-то чудом, что плакать нельзя.
Абрахам! Откуда Маришке знать, что значит его имя? Он явился на свет тогда, когда война между церковью и магическими существами уже шла. Каждая из сторон хотела господствовать над людьми. Абрахам родился магом и воевал на стороне магии, пока однажды не совершил страшное предательство и не переметнулся на сторону Церкви, принеся в дар новым своим хозяевам всё, что успел вызнать про магов и магическую братию – все штабы, укрытия, имена. Многие расплатились за это предательство, но в Церкви Абрахам не обрёл мира, ему не верили и там, для всех он остался чужим и прятался от презрения и всеобщего недоверия за фанатичным служением. С яростным рвением он истреблял всех, кто был связан с магией, начиная от оборотней и домовых и заканчивая ведьмами, целителями и магами, не брезговал никаким рангом, но всё равно не получал ни от кого доверия.
–Абрахам…– повторяет Дриопа ненавистное имя, но вдруг спохватывается и поворачивается к девочке. Теперь в лице Дриопы снова нет никакой ненависти, она весела и снова протягивает руку Маришке. – Прости, дитя! Прощаешь?
Маришка испуганно кивает и встаёт.
–Скоро я буду дома?
–Дома? – Дриопа оборачивается к ней и впервые Маришка начинает смутно подозревать, что чудовищам и монстрам необязательно иметь клыки или когти, чтобы сделать что-то ужасное.
–Вы вели меня…– Маришка вырывает одеревеневшую ладонь из её руки, не встречая сопротивления, – вы же…
Ей хочется кричать. Ей хочется броситься бежать, но кругом непролазные плетения деревьев, сучьев и кореньев. Света нет. Маришка задирает голову, но и небо темно над нею из-за плотных крон деревьев.
–Что я? – спрашивает Дриопа холодно.
–Пожалуйста! – Маришка плачет, не замечая слёз. – Пожалуйста! Пожалуйста! Я хочу домой. К маме!
Дриопа слушает её истерические всхлипывания ещё минуту. Слушает она их не из колебаний своего сердца, не из жалости, а из любопытства и наслаждения. С самого начала никто не собирался вести Маришку домой. По крайней мере, живой. Всем нужно питаться, Дриопа и без того пошла на уступки сложившейся ситуации, запирала свою природу и не нападала на жителей деревни, лишь на тех, кто заблудился в её лесу, или, если совсем вернее – в ней. Дриопа со своими сёстрами и была этим лесом и редко этому лесу выпадала возможность полакомиться свежей, столь молодой и такой напуганной душой.
–Сёстры! – взывает Дриопа, но Маришка слышит лишь шелест листвы и ощутила дуновение холодных ветров, что окружают, не давая вырваться из смертельного круга.
Маришка бросается вправо, но натыкается на стену – она невидима, но Маришка налетает на неё со всего маху и её отшвыривает левее, но и там стена. Она барахтается ещё долго, плача и зовя маму, когда полупрозрачные зеленоватые руки хватают её руки, ноги и держат голову, когда невидимые рты, припадая к её рту, выпивают душу.
***
–Паршиво…– промолвил Форн, потому что надо уже что-то сказать, молчание невыносимо. Он хотел бы заорать, забраниться – нельзя привыкнуть к таким следам магического вмешательства, к смерти других, даже если ты трижды церковник. Но Форну кажется, что он один считает так. Управитель деревни готов лишиться чувств, его поддерживают другие церковники, прекрасно понимающие, что управителя надо оставить до допроса, а Абрахам – глава их отряда, спокоен.
Он смотрел на девочку, на бледное маленькое тело, но его лицо не выражало ничего. И даже взгляд оставался сухим и равнодушным. И мраморность лица, и тоска в застывших навсегда глазах ребёнка не трогала сердце Абрахама. Он просто смотрел и думал о чём-то своём.
И Форну было от этого ещё более дико, чем от смерти ребёнка, от обнаруженного на опушке леса, но ещё не объявленного тела.
–Ей же лет пять-шесть! – Форн попытался воззвать к Абрахаму. – Ты видишь?