Абрахам взглянул на Форна с тем же сухим спокойствием:
–Вижу. Ей шесть лет. Её звали Маришка.
Конечно, его магия, такая враждебная, была полезна для церкви, и конечно, он же видел всю нехитрую биографию девочки, но ни капли сожаления в нём не было. Словно отживший материал бросили у его ног, а он решал – в кладовку его деть или выбросить.
Форн не выдержал. Выругался. Церковникам не положено, но церковникам, знаете ли, и не положено хранить такое каменное сердце, как у Абрахама. Где же истина сочувствия и милосердие? Где непреложная любовь к ближнему?
–Этого на допрос, – Абрахам кивнул в сторону бледного не меньше Маришки управителя.
–Я ничего не…– попытался возразить управитель, но осёкся. Спорь или не спорь, а всё равно допросят, лучше уже сотрудничать. Тем более он, управитель, делал что мог. Он предупреждал церковников об активности в лесу, он велел не ходить туда по одному жителям и беречь детей. Ан нет, ответ прежде будут требовать с него.
–Девчонку на телегу, – продолжил Абрахам. Форн даже немного посветлел лицом – ему пришло в голову, что у Абрахама проснулось сочувствие.
–Похороним? – с надеждой спросил Форн. – Я думаю, даже я мог бы прочитать молитвы над её телом и…
–Нет, повезём в деревню, – возразил Абрахам и Форна замутило. – Покажем, что бывает с теми, кто якшается с нечистью.
–Ей шесть лет, бога ради! – возмутился Форн. – Абрахам! Очнись! Думаешь, она…
–Она пошла в лес, – жёстко напомнил Абрахам, – их всех предупреждали. А она пошла.
–Она ребёнок!
–Уже нет.
Форн не нашёл ответа. Он смотрел на маленькое тело, которое казалось ещё меньше в большой телеге, найденной одним из церковников. В этой телеге когда-то возили овощи на ярмарку в город, а теперь повезут Маришку. Форну стало невыносимо от этой мысли и он, увидев кусок рогожи в углу телеги, потянулся к нему и попытался прикрыть маленькое тело, но Абрахам остановил его:
–Не смей. Повезём открыто. Так быстрее соберём народ.
Эта циничность резанула по сердцу Форна, и он не выдержал:
–Абрахам, прояви хоть немного уважения к мёртвым! Она ребёнок, она…
–Она тело, – Абрахам оставался спокоен, и в голосе его звучала неприкрытая усталость. – Сколько можно предупреждать, сколько можно убеждать и уговаривать сдавать всех, кто связан с магией и нечистью? Они не слушают. Люди не слушают. Люди желают соглашаться с нами, чтобы мы отставали, а потом, под прикрытием темноты, бегут к целительницам и ведьмам. Они обращаются за приворотами, за гаданиями, а потом искренне удивляются, когда гибнут или уходят их близкие. Закон есть закон. Магию нужно выдавать. Если знаешь мага или того, кто знает мага – заложи его, очисть душу. Сокрытие преступления – пособничество ему. Наша борьба трудна именно от таких несознательных людей…
–Она ребёнок…
–Она послужит очередным уроком, назиданием, иллюстрацией того, что бывает с теми, кто желает сыграть с нечистым отродьем.
–Абрахам, это бесчеловечно!
–Ну и что? – Абрахам впервые за весь разговор взглянул на Форна, – милосердию на войне не место. Пока мы не убьём всех, кто имеет в себе магию, всех, кто ищет её власти. Мы не будем добры. Но люди, простые люди, не служащие в церквях, должны нам помочь.
–А что насчёт тебя? – Форн знал, что надо удержаться от этого вопроса, но он не смог. – Что насчёт тебя и твоей магии? Тебя мы тоже убьём?
К его удивлению, Абрахам не обозлился, не раскричался, не возмутился даже. Губы его скривились в усмешке:
–Когда придёт время. А пока, Форн, пока оно не пришло, оставь рогожу в покое и запрягай телегу. Работу никто не отменял.
Конец